Потомство, появившееся в условиях неволи, уже с четырех лет обучают припадать на передние ноги, поворачиваться по команде. Четырнадцатилетний слон уже активно работает, перекатывая бревна на открытой местности. Приучают их к местам лесоразработок, где для слонов установлен шести-семичасовой рабочий день, у каждого есть свое имя, на которое они чутко реагируют.
СОСЕДСТВО ПОНЕВОЛЕ
В глухую ночь с постели меня поднял настойчивый, продолжительный как мне показалось, телефонный звонок в гостиной. На самом деле телефон молчал. Это повторялось много раз и всегда ночью либо поздним вечером, будто кто-то разыгрывал злую шутку. Приглушенный кондиционером странный зуммер, то длинный, то короткий, заставлял выскакивать из рабочего кабинета, отрывал от дел, даже когда я уже узнал о происхождении этого звука от садовника Томаса.
— Это змеи, хозяин, — уверенно сказал он.
В определенное время, особенно перед сезоном муссонов, змеи дают о себе знать звонким посвистыванием. Короткие сигналы, по словам Томаса, издают ядовитые змеи, длинные — безобидные.
— С наступлением темноты они расползаются по зарослям нашей бамбуковой изгороди и начинают концерт, — заключил садовник.
Все так и было. Спустившись вечером в сад, я услышал, как густая изгородь ожила зловещим посвистыванием. Короткие сигналы чередовались с длинными. В этом живом заборе, понятно, трудно разглядеть змей, тем более что они, как правило, такие же изумрудно-зеленые, как стебли и листья бамбука. Но всем нутром чувствуешь и слышишь; они там. Не раз под садовые ножницы Томаса, когда он подравнивал изгородь, попадала какая-нибудь зазевавшаяся змейка. Расправа совершалась и на земле. Пойди разгадай степень риска от неожиданной встречи с подобного рода пресмыкающимися! По крайней мере от укуса свалившейся с дерева небольшой «бамбуковой» змеи чуть не подохла однажды наша собака, смело бросившаяся на непрошеного гостя.
Пресмыкающиеся в Рангуне селятся по соседству с человеком. В тихих районах нетрудно встретить даже днем вытянувшийся на проезжей части дороги двух-трехметровый ползущий «канат». Кто принимает в потемках на дорожке у своего дома за случайный сук кобру, кто снимает с крыльца змеиную кожу, оставленную после линьки, кто выскакивает из квартиры, обнаружив опасное вторжение. Однажды даже рангунская газета описала случай, когда в городском автобусе из-под сиденья выползла кобра и укусила пассажира, которого с трудом удалось спасти. Другая газета сообщала, что на футбольном поле в городе Моулмейне на юге Бирмы судейский свисток вдруг приостановил игру в самый неподходящий момент, когда гол, казалось, был неизбежен. По рядам болельщиков прокатилась волна негодования. Но причина прекращения футбольного матча была, как говорится, уважительной: вратарь одной команды заметил в воротах соперников прямо за спиной своего коллеги готовую к нападению кобру и тотчас поднял тревогу. Игра возобновилась после удаления с поля змеи.
Центром сосредоточения змей, и особенно ядовитых гадюк, бирманцы считают город в средней части Бирмы — Моути. Даже не столько сам город, сколько прилегающие к нему поля. Они доставляют много неприятностей крестьянам во время посадок и уборки риса. Меры предосторожности соблюдаются, но в мутной жиже не всегда удается разминуться со змеей. Ежегодно десятки крестьян поступают в больницу с укусами гадюк, и не всех удается спасти. В 1977 году пострадали 69 человек, пятеро из которых погибли.
Нет ни одного дома в Рангуне, да, пожалуй, и во всей Бирме, где бы постоянно не водились ящерицы, напоминающие беззубых крокодилов в миниатюре. Пугливые светло-коричневые ящерки гекконы, издающие цокающие звуки, перебирая короткими лапками-присосками, стремительно носятся по стенам квартиры и по потолку. Здесь же, в жилых Домах, они производят на свет потомство. В минуты отдыха ящерицы замирают на стенах или в укромном месте, прикрыв глаза, а когда приходит время охоты, подкрадываются к окнам, чтобы схватить какое-нибудь насекомое, которое порой и в рот не помещается. Первоначальное чувство неприязни к такому постоянному соседу постепенно притупляется, когда понимаешь, что ящерки избавляют тебя хотя бы от части многообразия того ползающего, прыгающего, летающего мира насекомых, который окружает тебя в твоей квартире. Причем не все эти жучки и паучки так уж безобидны. Некоторые оставляют на коже долго не заживающие следы, как после настоящего ожога.
Однажды я был приглашен в гости к известному бирманскому журналисту У Ба Тану, который и в свои восемьдесят с лишним лет не бросает любимого занятия. В скромной однокомнатной квартире на последнем, пятом этаже я заметил у окна проволочную клетку с приманкой и поинтересовался, для чего она здесь.
— Крысы одолевают, знаете ли, — смутился У Ба Тан. — Вот и ловлю их каждую ночь.
Приспособление ничуть не напоминает мышеловку, и У Ба Тан пояснил:
— Ловлю и выпускаю через окно на крышу соседнего дома. Эти не придут больше, — заверил он.
Но приходили другие по нескольку штук и в одиночку, и каждый раз старый У Ба Тан деликатно выпроваживал их, не прибегая к насилию.
Согласно буддийским канонам запрещается убивать всякую живность, и под охраной традиций в Рангуне расплодилось столько крыс, что власти вынуждены были в прессе и по радио призвать население к истребительной войне с этим распространителем инфекционных заболеваний. Призыв не вызвал особого энтузиазма. Крысы забираются на чердаки домов и способны преодолевать, казалось бы, немыслимые преграды. Приходилось видеть, как они передвигались от дома к дому даже по электрическим проводам, карабкались по отвесным стенам. Присутствие человека их вовсе не смущает, порой обнаруживаешь в укромном местечке собственной квартиры целое потомство.
В деревнях, конечно, крысы чувствуют себя спокойнее, чем в шумных городах. Крестьянские поля обеспечивают им безбедное существование. Много лет жители трех поселений в дельте реки Иравади жестоко страдали от нашествия крыс, полностью уничтожавших посевы риса. Их активность привела к тому, что крестьяне вообще перестали сеять рис и перешли к возделыванию горького перца, который пришелся не по вкусу грызунам.
Близкое соседство с животным миром доставляет бирманцам много хлопот. Одно время в области Сикайн на поля, засеянные восточным кунжутом, прилетали полакомиться большие стаи попугаев. В кооперативах вынуждены были создать специальные дежурные отряды, которые отгоняли непрошеных гостей. В северных и восточных районах этой же области крестьяне стали замечать, как изо дня в день редеют поспевающие рисовые поля. Посланный для проверки ночной дозор установил воров, промышлявших на делянках. Как выяснилось, каждую ночь на посевы налетали тысячи диких уток. На пернатых разбойников началась азартная охота с помощью сетей.
Когда с рисовых чеков сходит вода и наступает период созревания риса, на них вспыхивают в ночи мириады огней. Это вокруг своих наделов крестьяне зажигают факелы, изготовленные из бамбуковых стволов, заполненных внутри древесной смолой. С незапамятных времен эта необычная иллюминация помогает бирманским рисоводам бороться с полчищами азиатской саранчи и других насекомых, пожирающих листья и стебли растений. Традиционный метод отпугивания вредителей в последние годы получил в Бирме широкое распространение в рамках развернувшейся кампании за сокращение потерь в сельском хозяйстве. Специалисты подсчитали, что пятнадцать-двадцать факелов на гектар позволяет полностью защитить поля от вредных насекомых.
Труднее уберечь урожай от нашествия диких слонов. Однажды в Двух деревнях Качинской национальной области рисовыми полями полностью завладели двенадцать диких слонов из джунглей. Как писала местная пресса, прожорливые гиганты буквально превратили в свои постоянные пастбища крестьянские поля. Иногда они появляются в самую пору уборки урожая, ежедневно истребляя до сорока тонн риса. Доведенные до отчаяния крестьяне нередко обращались за помощью к городским властям.