Так прошло несколько томительных лет. В стране тем временем произошли большие перемены. Первоначальные успехи демократов сменились явными провалами. Не желая отдавать власть, они, нарушив заветы Ататюрка, стали играть на религиозных чувствах людей. Возмущенные этим студенты и курсанты военных училищ вышли на улицы. Напуганный премьер поручил генералам навести порядок. Но армия решила по-иному. Премьер и ряд министров были арестованы, отданы под суд и казнены, а страну возглавил комитет национального единства. Знавший его генерал Джемаль Гюрсель предложил Мустафе вернуться в строй, и семья Гази перебралась в Стамбул.
То был самый счастливый день в его жизни, когда, надев свои боевые награды, майор Гази вновь вошел в родную часть. Его там приняли как героя. Многие однополчане уже успели снять погоны, но молодежь не сводила с него горящих глаз.
Вновь потекли армейские будни. Один за другим уходили на пенсию те, с кем он начинал служить, и вот настал день, когда выстроенный на плацу батальон последний раз отдал честь и своему командиру…
Хлынувший вдруг проливной дождь вернул его к действительности. Мысленно кляня себя за беспечность, Мустафа огляделся по сторонам в поисках укрытия. До аэропорта было довольно далеко, и он бы промок насквозь, если бы решил бежать обратно. Гораздо быстрее можно было бы добраться до одного из неказистых домов, виднеющихся за кустарником недалеко от дороги. О том, что они обитаемы, свидетельствовал дым, вьющийся над черепичными крышами. Пока он размышлял, на пороге одного из них показалась старая женщина. Выплеснув воду из миски, она остановила на нем свой взгляд, а затем зашла внутрь дома. Почти тотчас же оттуда вышел какой-то старик и, помахав рукой, пригласил его в дом. Не заставляя себя долго упрашивать, Мустафа быстрым шагом, едва не срываясь на бег, направился в сторону дома и уже через пару минут оказался под его спасительным кровом.
Передав старухе свой намокший пиджак, он вслед за стариком вошел в комнату. То была обычная для деревенского дома комната со стоящим посреди овальным деревянным столом. Напротив, у стенки, рядом с какой-то дверью, стоял старый сервант, у другой — такой же старый платяной шкаф, а у третьей — большая кровать с горой стоящих в изголовье подушек. Над кроватью висел потертый ковер с незатейливым узором, а рядом с комодом — выцветшие фотографии в самодельных деревянных рамках. Комнату освещала простенькая трехрожковая люстра с двумя светло-голубыми плафонами и одним белым, матовым.
Обстановка была бедной, но то была бедность, сохраняющая достоинство. Бедность с гордо поднятой головой. Мустафа сам вырос в таком же доме, в такой же обстановке. Наверное, люстру старикам подарил один из сыновей, горожанин, который вместо нее купил себе более современную. А обои на этих стенах появились не так давно, лет тридцать-сорок назад. В стене за сервантом угадывался проем старого очага, которым перестали пользоваться, когда в доме появилась газовая плита. А до войны, наверное, в этом очаге готовили мамалыгу, или пекли лепешки, или обжигали на вертеле кукурузные початки. Да, разве газовая плита может заменить волшебство живого огня, огня, живущего в очаге?
Пригласив гостя за стол, старик что-то сказал старухе. Та, удалившись на кухню, зазвенела посудой и вскоре вернулась с небольшим жестяным подносом в руках. На столе появились два стакана горячего чая в подстаканниках, блюдца с ложечками, баночка варенья и сахарница, из которой выглядывали щипцы. Женщина удалилась на кухню, а старик вновь пригласил его сесть и, подавая пример, сам занял место напротив. Мустафа сел тоже. Старик, неторопливо подвинув к себе сахарницу, взял оттуда кубик рафинада, раскусил его щипцами, подвинул сахарницу к гостю и, положив в рот осколок, стал запивать его мелкими глотками.
Мустафа предпочел бы сейчас чашечку кофе. Но, не желая обидеть приютивших его людей, он потянулся к своему стакану и тоже сделал несколько глотков, при этом улыбнувшись радушному хозяину. Тот кивнул в ответ и что-то сказал. Мустафа покачал головой и развел руками, давая понять, что не понимает по-болгарски. Старик, пожав плечами, замолчал. Затем вдруг произнес по-турецки:
— Я говорю, дождь как из ведра.
— Да, настоящий ливень, — согласился Мустафа.
— Прошлый год, осень, снег упал, — продолжал старик, немного коверкая слова. — Потом мороз. Потом опять солнце. Погода сошла с ума.