Сулейман говорил как бы в шутку, и Аскер принял этот шутливый тон:
— А с кем еще ты предлагаешь спать?
Они посмеялись, и Сулейман хлопнул по подставленной Аскером ладони. А потом сказал, продолжая улыбаться:
— Думаешь, придут на рассвете?
— Да. Как мы.
— Тогда почему бы мне тоже не приготовиться?
— Брат, они видели, как ко мне кто-то приехал. Мы с тобой не трогали посторонних. Вспомни, сколько раз приходилось откладывать акцию из-за этого.
— А если они знают, что я — не посторонний?
— Следят за мной, а не за тобой, — упрямо наклонил голову Аскер.
— Значит, не дашь мне ничего, чтобы я спал спокойнее?
— Снотворное сорок пятого калибра тебя устроит? — нехотя спросил Аскер и, встав, принес с каминной полки полированную шкатулку.
Сулейман открыл ее и восхищенно покачал головой. На пурпурном бархате покоился никелированный кольт образца 1911 года с гравировкой по стволу и костяными накладками на рукояти.
— Заряжен, — предупредил Аскер. — Вторая обойма — в крышке. Ну что, теперь я могу пожелать тебе спокойной ночи?
— Спокойной ночи, брат, — ответил Сулейман и со шкатулкой под мышкой направился к себе в комнату.
Теперь ему стало понятно, почему охранник, открывавший перед его «мерседесом» ворота виллы, остался в гараже. Видимо, там у Аскера был передовой пост. Забор, окружавший ферму, не мог служить защитой. Но из гаража просматривались все подходы к дому — а раз просматривались, значит, могли и простреливаться. Кроме того, в гараже среди всякого железа можно было держать запасы оружия. А его каменные стены не смогла бы пробить даже пуля крупного калибра.
«Странно, что Аскер не предложил мне переночевать там, в гараже, — подумал Сулейман, укладываясь спать. — Наверное, он еще не до такой степени чувствует себя затравленным зверем. Ему еще далеко до меня».
Сам он постоянно ощущал за собой слежку. И был уверен, что следят не ради того, чтобы выявить все его связи. Нет, то была охота. Те, кто следил за ним, выжидали удобный момент для того, чтобы прикончить Сулеймана Гази. Подстроить несчастный случай, к примеру. Или автомобильную катастрофу. Он был обречен и знал это. Однако не испытывал страха.
Сулейман Гази давно уже решил для себя, что жить надо так, будто ты уже умер. Это единственный способ сохранить себя неизменным и остаться верным, когда все вокруг предают.
Проснувшись до рассвета, чтобы совершить утренний намаз, он возблагодарил Аллаха за еще один ниспосланный день.
Аскер не стал его удерживать, когда Сулейман заявил, что хочет уехать. Только предложил машину сопровождения, но Сулейман счел это излишней предосторожностью.
Когда они выехали на трассу, водитель спросил:
— Возвращаемся в Женеву?
Сулейман долго не отвечал, глядя, как за окном проносятся заснеженные склоны. Ему хотелось куда-нибудь, где тепло и солнечно. Но он сказал:
— Нет. Едем в Тироль. Затем — Германия.
Пора рассчитаться со старыми должниками.
Слежку он заметил, когда ехали вдоль озера Маджоре. Возможно, этот серый «опель» прицепился к нему еще раньше, но на извилистых горных дорогах ему удавалось скрываться за поворотами. А здесь, на шоссе, прятаться было негде, кроме как за трейлерами дальнобойщиков.
— Я же говорю, это не профессионалы, — насмешливо сказал водитель, глянув в зеркало. — Полиция никогда не ведет наружное наблюдение одной машиной. Две-три как минимум.
«Опель» выдавал себя тем, что шел на обгон трейлеров каждый раз, когда этот маневр совершал водитель Сулеймана. В результате между ними по-прежнему сохранялась пара машин.
— Не доезжая Локарно, можем свернуть налево и там оторваться, — предложил водитель. — Пусть поносятся за нами, а?
— Не суетись, — сказал Сулейман Гази. — Много чести для них. Еще подумают, что мы их боимся.
Глава 7
Оптимизм таксиста Рустама, как оказалось, был напрасным. Добрые вести не пришли ни назавтра, ни на следующий день. Мустафа Гази бесцельно бродил по Парижу, вглядываясь в лица прохожих, словно надеялся кого-то встретить. Но — кого?
Снова и снова возвращаясь мыслями к событиям двадцатых годов, он приходил к одному и тому же печальному выводу. Ни отец, ни мать не пережили ту пору лихолетья. Война поглотила их вместе с миллионами других жертв. Ведь если бы его родители выжили, они обязательно вернулись бы за ним, за своим ребенком…
Мустафа попытался представить — что могли чувствовать его родители, вспоминая об оставленном сыне?