Да у меня голова скоро лопнет от всего этого.
— Володя, на кого работал Ерлан?
— На Андрея. Да они не разлей вода были. Ерла над бабами Андрюхиными ржал, а так друзья они настоящие.
— На кого до всего этого работал Ерлан?
— Не знаю, он не говорил. Нет, ну правда, не говорил. А я не спрашивал. Дима, у нас были интересы здесь в горах, а семья, личная жизнь оставались там в городе. И друзья там одни, тут другие. Тут горы нам друзья и отец с матерью. Горами болеют. И болезнь эта неизлечима. Дим, ты забери вещи эти. Сам распорядишься ими по совести. А я больше не могу. Владельцы за ними не вернутся, а так, может, кому помогут чем. Как упакованы, так и забирай. И уезжай ты отсюда. Не найдёшь правду. Здесь каждый говорит одно, думает другое, а делает третье. Врут все. Что ты думаешь, что Андрей твой жив? Не нужен он живым, если Ерлу убили, то и его тоже. Не поднимай муть ты со дна колодца, пить нечего станет. А жажда не лучший друг.
— Я понял, спасибо, Володя. Может, ты и не хотел мне помочь, а помог.
— Хотел и всё сказал, даже лишнее. Значит, не отступишься?
— Нет, я до конца пойду.
— Удачи тебе. И будь счастлив. Рад буду, если просто как турист вернёшься. Мои двери для тебя всегда открыты. Телефон у тебя есть. Звони и не поминай лихом.
— Приеду, как сын чуть подрастёт, так на лыжи его ставить будем. Счастливо тебе, Владимир.
Пересмотр пакетов с вещами я оставил на утро. Запер двери, засунул сумку в шкаф и лёг рядом со спящей женой.
========== Часть 17 ==========
Моя Мария вставать категорически отказалась. А мне в город пора.
Постучал к Надюхе в номер. Сообщить, что уезжаю.
— Надь, ты попозже Машу на завтрак своди. А то она ест плохо тут.
— А сам куда?
— По делам.
— Дима, ты меня зачем сюда привёз? Приглядывать за женой твоей беременной?
— Беременной? — Видимо, изумление отразилось на моём лице.
— Не, ну ты с Луны упал, во кадр, а! А мне ещё рассказывали, что лучший из лучших журналистов. А у самого под носом и от него же, а не видит. Смешно!
— Хорошо, с женой я сам разберусь. Я не об этом говорить собирался, я должен ехать.
— Нет, Дима. Я скажу, что думаю, и поедешь. Я практику прохожу, ты мне характеристику писать будешь. И что ты напишешь? Сколько я чего съела за твои деньги? Мне дело нужно. И писать надобно, а ты меня направлять должен. Только тебе никто не нужен, ты сам в себе.
— Хочешь помочь — езжай к тётке и узнай, в какой период времени и на кого работал твой отец.
— Я это лучше, чем она, знаю.
— Почему ж ты молчишь?
— А ты спрашиваешь?! Ты мне тоже скажи, если друг твой живым окажется, Маша к нему уйдёт и детей заберёт обоих. Так, может, зря ты его ищешь?
— Злая ты девочка! Жестокая!
— А я в няньки не нанималась, в журналисты шла. Мы с тобой так и будем в дверях разговаривать? Или, может, пройдёшь?
Я вошёл в её номер и расположился в кресле. Она устроилась на диване напротив, поджав под себя ноги.
— Я рассчитывал поговорить с тобой чуть позже, после того, как сделаю запланированное на сегодня. Ответь мне на один вопрос, только честно ответь.
Она перебила:
— Хочешь спросить, что я к тебе чувствую, так я не совру. Только принадлежишь ты другой.
И как после таких заявлений с ней разговаривать? Какая каша намешана в этой почти детской голове?
— Надя, как ты попала на практику именно ко мне? И кто прислал мне то письмо? Ты не могла, мы с тобой были просто не знакомы. Я задержался в пути. Опоздал на работу, а письмо я получил в дороге.
Она смотрела на меня с искренним удивлением, не понимая, почему я задал столь глупый вопрос. В её глазах появились слёзы, и они прочертили мокрые дорожки по скулам и щекам.
Я же поймал себя на мысли, что она достаточно мила, есть что-то в девочке. Как не замечал раньше? Она мне просто воробушком казалась, а тут вся её душа в один миг раскрылась. И душа у неё чистая, не успел туда ещё никто нагадить.
— Что, Надя? Говори, я взглядов не понимаю.
— Ты же сам меня выбрал. Письма мне писал целый год. И про Машу, и про то, что только ради друга её принял, и ребёнка её воспитываешь из порядочности. Дима, я ж ещё тогда в переписке в тебя влюбилась. И ты мне взаимностью отвечал. И то письмо ты попросил написать и отправить тебе же на почту, только на настоящую, легальную. Я столько сил потратила, чтобы к тебе на практику попасть, а ты сделал вид, что не знаешь меня совсем. Хотя ты и об этом предупреждал. Просто играешь так натурально… Это всё из-за неё? Ты же её действительно любишь. Дима, я же вижу, ты Машу свою любишь. Ты меня использовал, чтобы отпуск получить и официально расследованием заняться? А о душе моей не подумал? Я, говоришь, злая? А ты сам каков?
— У тебя переписка сохранилась? Которая со мной якобы? Что ты молчишь?
Её отчаяние достигло апогея, а меня захлестнула жалость к ней и злость на того, кто воспользовался наивной девочкой, дал непонятную надежду.
— Дима, мы сейчас вдвоём, — продолжала она, — врать и притворяться необязательно. Нет, я переписку нашу стёрла, как ты и велел. У тебя она сохранилась?
— Надюша, ты мне можешь не верить, но я не писал тебе никогда.
— Кто же писал?
— Вот и я думаю, кто же это сделал? И кто так хорошо осведомлён о моей жизни?
— Точно не ты писал?
— Абсолютно!
— Дима, ты хочешь сказать, что меня использовали? То есть точно так же приставили к тебе, как когда-то моего отца к твоему Андрею?
— Кто приставил?
— Меня к тебе? Я не знаю. Я уверена была, что с тобой переписываюсь, и фотки ты мне присылал. И свои, и Маши, и Павлика. Дима, может, сознаешься?
— Не в чем мне сознаваться. Только вопросов стало больше. Надя, и как ты со мной познакомилась в сети?
— На форуме факультета. Там моя статья висела, тебе понравилась. А потом в соц. сетях стали общаться. Дима, это точно не ты? И фотографии, и ребёнок… Ну, Дима!
Она надеялась, что её мечты стояли на какой-то платформе. Я же был просто обязан вернуть её в реальность.
— Я первый раз тебя увидел в отделе, на работе. Можешь мне верить, можешь не верить, но это правда. Что тебе обещал тот, с кем ты общалась?
— Что ты найдёшь убийц моего отца. Но для этого надо тебя подтолкнуть. То есть, просто так если захотеть, тебе твой шеф никогда не даст добро на расследование гибели твоего друга и моего отца. А если получишь письмо, то шеф согласится на расследование. Я письмо написала и отправила. И всё удачно складывалось. Я на практике и ты на глазах. Письмо получаешь при мне…
— Но я опоздал на работу.
— Ты опоздал. Дима, но ты же говорил, что я тебе нравлюсь, и не просто нравлюсь. А фотки, которые ты просил делать… Я же делала и отправляла.
— Какие фотки? Хотя бы это у тебя сохранилось?
— Да если это был не ты, я в жизни тебе их не покажу!
Теперь она ревела в голос. Я подошёл, сел рядом и обнял её, а она так доверчиво прижалась. И всхлипывала и рыдала мне в плечо. Футболка стала мокрой, но я дал ей выплакаться.
Злился на того, кто спровоцировал девочку, невероятно. Это же надо — влюбил её в меня и удовольствие ещё получал от фотографий, которые сам же просил делать. Гад.
Перебирал в голове всех знакомых, так или иначе причастных к моей жизни. У кого были фото меня, Маши и нашего сына?
У родителей моих и её, первые снимки крошечного Пашки у Андрюхиной матери. А потом мы ей не давали — она не просила, вообще позабыв о существовании Маши и внука.
Я так углубился в анализ услышанного, что не заметил, как Маша вошла в номер.
— Что тут у вас происходит? — возмущённо спросила она.
— Машенька, я Надю успокаиваю.
— Кто же её довёл до истерики?
— Оказалось, что я.
— Митя, ты меня с ума сведёшь за эту поездку.