— Нет, что ты! Она сказала, что так надо и так папа велел. Мы жили с апашкой и аташкой, ну, когда приехали сюда. Маме с ними было трудно, она и обычаев не знала, и менталитет другой. Ты не думай, Дима, я их любила очень. Правда любила. И они меня тоже, я ж внучка. А маму не любили. Не признали они её, не такую сноху хотели. Папе надоели скандалы и он взял ипотеку, купил квартиру дорогую, хорошую. У нас всё наладилось. И бабушка, ну, апашка, к нам в гости приходила. Потом его уволили, первое время родственники помогали с ипотекой, потом банк забрал квартиру, и остался большой долг родственникам, и кредиты ещё. Пришлось снимать жильё, что подешевле. Сколько бы родители не зарабатывали, всё уходило туда, на долги и на аренду. На работу по специальности папу не брали, он хватался за всё, даже охранником работал. Потом устроился к какому-то олигарху. Те обещали долги выплатить. Выплатил или нет, не знаю. Папа зарабатывал неплохо, но хмурый стал, неразговорчивый. А потом апашка с аташкой в аварию попали. Дед с управлением не справился. Они в больнице умерли. Бабуля от травм и там у неё тромб оторвался, а дед от инфаркта. Вот после их похорон мама с папой развелись и он нас отправил к маминым родственникам. Сказал, что мы рычаг воздействия на него. Слабое звено. А ещё мне все документы поменяли. Паспорт я уже на мамину фамилию получала. Нам о папиной гибели тётя Алия сообщила. Дима, я не верю в случайность. Для папы горные лыжи были как вторая жизнь. Он знал о горах всё. Он занимался фрирайдом.
— А это что такое? Первый раз слышу.
— Ты же тоже любишь лыжи?
— Люблю, но я предпочитаю обычные безопасные трассы.
— Вот, а девиз фрирайдера: «Проехать там, где это только возможно». Это стиль внетрассового катания. Им не подходят утрамбованные склоны. Они сами другие, и стиль катания у них другой. Папа обещал и меня научить, когда подрасту. Он говорил, что нетронутый снег живёт своей жизнью, он дышит, понимаешь, Дима, дышит.
— Я понял, Надюша, ты не плачь, я теперь знаю, с кого мне начать поиски правды.
— Я думала, ты отступишься от расследования, если узнаешь, что то письмо я тебе написала. Но я как только с тобой познакомилась, поняла, что только ты сможешь всё распутать.
— Не отступлюсь, даже не думай.
Я пообещал это Наде, хотя понял, что вот тут, в самом конце разговора, она наврала. Письмо пришло до того, как мы познакомились, я в пробке из-за аварии застрял. Непредвиденное обстоятельство, о котором не мог знать отправитель. И глаза она опустила. Не научилась ещё лгать. Ну да ладно. Теперь мой путь лежал к фрирайдерам.
========== Часть 10 ==========
«С вашей супругой всё в порядке, — сообщил мне врач в медицинском центре. — Не волнуйтесь, немножко — жара, немножко — нервы. Скоро всё пройдёт, так что никаких ограничений, подольше гуляйте на свежем воздухе, лучше вечером, когда прохладно. Всё будет хорошо. Не волнуйтесь!»
Я понимал, что когда «хорошо» — в обморок просто так не падают. Но полдня обследования и анализов не дали никаких результатов, и всё, что я услышал, это совет вести привычный образ жизни и гулять в вечернее время.
Я был раздражён, в отличие от улыбающейся Маши. По дороге домой зашли в супермаркет купить продуктов. Вспомнив кое-что из её рассказов, я взял баночку ананасов кружочками и несколько упаковок свежей клубники, не забыв прихватить взбитые сливки.
Мои женщины оказались теми ещё помощницами в журналистских делах. За ними глаз да глаз нужен. Одна с бронхитом, другая с обмороками.
А сентябрь такой жаркий, что мозги плавятся.
Полдня было потеряно. Но с Марией всё в порядке, уже хорошо.
Хотел подняться на Шымбулак, найти этих самых фрирайдеров, поговорить с ними, узнать, что же случилось тогда на самом деле, ведь если кто и мог знать, то только они. Но время упущено, придётся прогулку в горы перенести на завтра. А вот сегодня я решил встретиться с одним журналистом на пенсии, бывшим, так сказать. Он давно отошёл от дел и спокойно растил внуков, проживая на даче у дочери. Позвонил ему на мобильный и пообещал приехать в течение часа.
Но пробки на дорогах слегка подкорректировали мои планы.
Наш бывший специальный корреспондент встречал меня у въезда в дачный посёлок.
— А! Митя! Рад тебе. Смотрю, заматерел. Уже, небось, все Дмитрий Ивановичем кличут? Сколько я тебя не видел? Лет пять-шесть? Тогда мальчишкой совсем был, помнишь? Проходи, мы тут с тобой сейчас и выпьем, и перекусим. С ночевкой останешься?
— Не получится, Григорий Ильич. Меня в городе ждут.
— Ты же вроде в отпуск приехал? Или не в отпуск? Или дело у тебя? Я ж всё вижу, Митенька. Бывших журналистов не бывает, это особый вид мышления. Образ жизни. Так что даже если я простой пенсионер, то всё равно умею замечать и мыслить. Ну, садись, от закуски и чая тебе не отвертеться. Что тебя привело в наши края? Задания особого у тебя нет, я бы знал.
— Даже так?
— А ты как думал? Именно что так.
— Ну хорошо. Друга моего, Андрея, помните?
— Андрейку, конечно, помню. Только друг ли он тебе?
— Всегда думал, что друг.
— В друзьях и женщинах мы часто ошибаемся. Решил узнать, как он погиб? Так? Не лезь в это дело.
— Не могу не лезть, я дочери Ерлана обещал всё выяснить, да и жене Андрюхиной тоже.
— Ну садись, расскажу, что знаю. Не много будет, но вдруг это то, что ты ищешь. Приходил ко мне Андрюша. Перед гибелью своей буквально. Я тогда, знаешь, чего понять не мог — зачем ему в горы, зачем некатанный снег? Зачем вертушку нанимать за столь сомнительное удовольствие. Адреналин? Не верю, не его это. Ерлан — да, любил. Но тот вырос в горах, у него зимой лыжи, а летом вершины. Ерлашка последние деньги отдавал за участие в экспедициях. Ты чувствуешь, куда клоню?
— Думаете, Андрюха не по своей воле на тот склон полетел?
— Вот, начинаешь мыслить.
— По тем материалам, что я у Андрея дома нашёл, я понял, что он интересовался некой карательной структурой под названием «Батальон смерти». Там было дело репрессированного журналиста, вроде как сфабрикованное. Для его обвинения в противоправных действиях была найдена неблагополучная семейка в глухом поселке. В последующем «семейку» ликвидировали: на мать-алкоголичку повесили убийство, которое она не совершала, чтобы держать ее под присмотром в колонии, а дочь посадили за распространение наркотиков. После чего девочке инсценировали «смерть в местах не столь отдаленных». Журналист же освещал коррупционный международный скандал, связанный с экспортом и добычей нефти. Через месяц после первой публикации его жестоко избили и ранили ножом в подъезде своего дома в Алматы, а еще через месяц он был обвинен в изнасиловании несовершеннолетней. Той самой девочки, которая потом за наркотики села. В результате оказался осужден на три с половиной года тюрьмы. И отсидел. Казахстанские и международные правозащитники определили дело как результат полицейской провокации. Информацию Андрей получил от сотрудника такой службы. Тот вроде как раскаялся, дал интервью, через день — опровержение, а затем к месту встречи не явился и по адресу проживания обнаружен не был. Но с его слов, существует «эскадрон смерти», который по определенным заказам не просто фабрикует провокации против неугодных властям людей, но и убивает их.
— Тебе не кажется, что всё слишком сложно?
— То есть?
— Андрюха материал в печать не дал, так?
— Не дал, Григорий Ильич.
— А почему не дал? Потому как даже если эта структура и существует, то выдавать себя она не намерена. Нашёлся болтун, и нет болтуна. Всё, нет проблемы. Тот журналист обвинён и сидит. Виновата структура или нет — мы не знаем. Суд признал его виновным. Мы суду верить обязаны. Да и в каком виде существует этот призрачный батальон — одни домыслы. Тупик это.
— Но журналисты гибнут, пропадают без вести. Вот чем Андрей занимался.