никого: справа от Ульца стоял дом, справа - вскопанный огород, убранный на зиму. - Помогите, - тихо сказал Ульц. Он не надеялся, что его кто-то услышит, но молчать было... неуютно. Одна из земляных кучек зашевелилась. - Эй! Эй, там есть кто-нибудь? - закричал Ульц. Длинный нос, показавшийся из кучки, обнюхал воздух и нацелился на оробевшего нетопыря. За носом появились лапы с длинными когтями, мелькнуло крепкое тело, одетое в блестящую шубу, и наконец перед Ульцем встал крот. - И кто это у нас? - забормотал глухо. - Пахнет почти как моя соседка... Но не так. - Крот ощупал Ульца, прошелся по ловушке. - Помогите! Я запутался! - Хм. И что же мне за это будет, глупый мышонок? - Сложил на животе лапы крот. Видно было, что он приготовился к долгой торговле. - А что вам нужно? Я могу наловить жуков... Или принести еще что-нибудь. - А пауков? Ты можешь достать мне паука? - Да. Да! Только помогите мне! Крот взмахнул острыми когтями и прошипел: - Хорошая сеть в хозяйстве пригодится... Потерпи. Через минуту Ульц захлопал крыльями, а крот, поведя носом, недовольно нахмурился. - Не люблю летунов. Особенно ласточек - бесполезные создания! Только и знают, что петь и воровать невест. Вот, помню, была у меня одна, ела всего ползернышка... Ульц не слушал ворчуна, он торопился поймать самого крупного паука. Когда же крот наконец признал долг оплаченным, солнце почти взошло. А следующим вечером, когда Ульц проснулся под крышей последнего дома, пришли злые ветра. Они выли, стонали на разные голоса и пугали всех, кто умел слушать, вестью о своей хозяйке - зиме. Ульц с тоской вспомнил о теплом доме, о пушистом боке брата, к которому можно было прижаться, чтоб согреться, и упрямо полетел вперед. Над лугом он летел низко-низко и потому издалека услышал отчаянный писк. Ульц повел ушами: там, на земле, большая птица скребла когтями по норе, а полевка, не успевшая убежать, кричала из последних сил. Правильный нетопырь развернулся и улетел бы поскорее, не рискуя зазря, а Ульц, за плечами которого маячил призрак грозного предка, бросился навстречу опасности. Он никогда раньше не видел сов, но узнал ее тотчас - хищный клюв, горящие глаза и когти острее самого острого. Маленький нетопырь - сова была больше него в три, а то и четыре раза - молча упал на голову врага. От неожиданности противник покачнулся, взмахнул крылом, и полевку словно ветром сдуло - только хвост мелькнул. Ульц кусал, забивая пасть жесткими перьями, царапал совиную голову, стараясь задеть светящиеся глаза, а в мыслях бухал тяжелой поступью Вулф-вампир - дерись до конца! Прошел миг, и сова опомнилась. Стряхнула с гневным смешком напавшего вниз и прижала лапой. Ульц завозился, стараясь вырваться, заскреб беспомощно по земле. Предок таял, уходил, разочарованный слабым нетопырем, недостойным называться его потомком. - Так-так, - прогрохотало вверху. На Ульца посмотрел круглый желтый глаз. - И кто это у нас? - Я выпью твою кровь! - пискнул Ульц. Сова заухала. - Смешной. И, наверное, вкусный. - Переступила с лапы на лапу, придавив крыло, и аккуратно, одним когтем пропорола перепонку. Было больно, и Ульц не сдержал слез. - Какой знакомый запах! - вдохнула сова. - Не твоих ли родичей я поймала в старом амбаре? Ульц зашипел, оскалился, а сова только громче заухала. - Значит, твоих. Ну что, пора... Сова не успела договорить. С неба, затянутого тучами, на нее рухнула крупная птица, похожая на сову, но гораздо крупнее. Ульц замер, не в силах оторваться от зрелища жестокого боя, забыл про боль - ему виделась тень предка, мелькающая в клубке взъерошенных птиц, казалось, что кровь из ран не впитывается в холодную землю, а исчезает в пасти Вулфа-вампира, придавая тому сил. - Бежим! Что ты сидишь! - Дёрнул его кто-то за крыло. Ульц оглянулся - мышь-полевка. - Бежим, быстрее! Он неуклюже захромал, потащил крыло. Мышь, обогнавшая его, оглянулась и пискнула сердито: - Да ты ранен! Она вернулась, подставила под раненое крыло спину и вновь заторопила Ульца: - Быстрее! Они шли долго, успев пересечь поле и выйдя к большому дому. Ульц замерз и устал. Рана пульсировала, отчего ему казалось, что крыла у него нет, его съела боль. Он почти уснул, когда из-за ступенек, к которым они дошли, выскочила толстая мышь и принялась ругать его спутницу. - Да помолчи ты, - отмахнулась полевка. - Видишь, ему совсем плохо? Приюти его на время, сестрица? Он меня спас. - Ох, - проскрипела мышь. - Скажи спасибо, что моя матушка наказывала помогать родичам с полей. И с небес, наверное, тоже... Ладно, пойдем, спрячем его. Новым домом Ульца стал подвал. Он долго болел, окончательно выздоровев только в конце зимы. Во время долгих лихорадочных снов ему виделась сова, поедающая его семью; иногда эти кошмары сменял образ Вулфа, который щерил зубы, недовольно глядя на недостойного. - Ну что ты так мало ешь? - спрашивала мышь Агата. - Ты же совсем исхудал. Вон, косточки просвечивают! - Спасибо, я не голоден. - Отодвигал он тарелку с кашей. А как только сошел снег, Агата вывела ослабевшего Ульца на улицу. Было темно, тревожно пахло прелыми листьями и гнилью. Они поднялись на высокие ступеньки: сначала мышь карабкалась наверх, а затем поднимала к себе нетопыря. - Хорошо-то как пахнет... Весна, - сказала Агата. - Попробуешь? - Да. Крыло зажило, но он не летал очень долго - может и вовсе разучился? Ульц вздохнул и прыгнул. В дрожащую перепонку ткнулся ветерок, взлохматил шерсть на брюшке и подбросил Ульца повыше. - Получилось! - обрадовалась Агата. За зиму она привязалась к тихому нетопырю и теперь переживала за него. - Разлетался-то... Окрепнув, он собрался в дорогу. Сова умерла - об этом Агате нашептала полевка, - но он хотел проведать старый амбар, прежде чем отправиться дальше, туда, где иная жизнь. Весна буйным потоком затопила мир: и поля, и луга, и даже человечьи жилища принарядились и ожили. Воздух дрожал от гудения и шума. Всё вокруг рождалось и умирало; иногда между этими двумя вехами пролегал путь длиною в день. Хмель растянулся до самой амбарной крыши. Выросший Ульц добрался быстрее, чем прежде - через несколько дней он уже влетал в знакомую щель. В углу что-то шевелилось. - Ульц, это ты? Он поначалу и не узнал братьев - так они выросли. На морде Ухца вился шрам, а Урц имел лишь одно целое ухо, но оба они радостно - совершенно одинаково - ухмылялись. Внутри, в узле из мечты, горя и вины, что-то ослабло. Ульц рухнул на балку, втиснулся между братьев и решил, что, наверное, отложит путешествие в неведомые земли. Он еще не нагостился дома.