– Не смей разевать на меня свою пасть, человечишка! – зарычал Гшарг, его глаза начали наливаться кровью. – Я не служу твоему никчемному трону. Я не давал тебе клятв и не брал духов в свидетели. Я здесь ради золота. И я нашел его. Значит, нужно вынести его отсюда побыстрее, пока есть что выносить и пока есть кому выносить. Слушай меня, белокожий… – морской вождь постепенно успокоился, – мои ребята идут на корабль. Я и Риф, конечно, подождем до второго Часа Тигра, если вдруг Великий Дух вернет вам мозги, если же нет – весла в воду и прочь, прочь, прочь…
– Господин сотник, – влез в разговор предводителей бывший сержант Лэм. – Мы вполне успеем разыскать статую и вернуться на корабль за два дня.
– Лэм правильно говорит, хозяин, – проронил Гарк.
– Не держи за спиной топора на меня, Логнир, – примирительно произнес Гшарг.
Логнир кивнул, но он все равно был зол. Только сейчас бывший сотник понял, что в присутствии вождя орков, который намного опытнее его и лучше разбирается в окружающей обстановке, он чувствовал себя в безопасности. А сейчас его будто раздели донага и собирались швырнуть на арену забитого зрителями цирка.
– Поторопись, человек, и счастливо оставаться. За мной, ребята!
Орк уже начал поворачиваться к выходу из проконсульского кабинета, когда оттуда раздался незнакомый грозный голос:
– Ничего не выйдет! Всем стоять, где стоите!
В круглой плоскодонной колбе размером с голову ребенка, горлышко которой было заткнуто пробкой, клубился черный дым, мрачный сгусток тени, порой прорезаемый двумя алыми, ненавидящими глазами. Это был старый пленник, вынужденный ежесекундно наблюдать за делами своего тюремщика, ярясь от собственного бессилия и непомерной злобы. Он ни за что бы не выбрался, хоть когда-то и являлся могущественным существом, да таким, с которым не могли совладать сами боги. Люди и по сей день проклинали друг друга, мусоля почем зря его имя, теперь уже ни для кого не опасное. Эссенция чистой боли, впитанная в стенки хрупкой с виду стеклянной тюрьмы, надежно удерживала его внутри.
Со стены, словно насмехаясь, смотрело изображение Хранна. На этой иконе бог войны был молод – он принял облик двадцатилетнего юноши с золотыми волосами, пронзительным взором и светлым лицом. В его глазах цвета окровавленной стали плясало привычное безумие, смешанное запредельной яростью, а побелевшая кожа являлась отнюдь не личной интерпретацией художника, но чудовищным состоянием исступления, отображенным на божественном лике. Хранн был богом пылающих чувств и безудержного нрава, первым лордом жестокости и убийств, вождем пронзателей и потрошителей, творцом битв и главным наполнителем погостов. И тем не менее именно он являлся богом-покровителем Ронстрада, благодетелем живущих на Срединных равнинах людей и вдохновляющим их на любой праведный поступок святым образом. Века обелили жестокого бога, память людей истерлась, а Святое Писание, составленное, к слову, демоном, а не человеком, отождествляло Хранна со светом, всепоглощающим добром и благодетельностью. Как же забавно бывает об этом думать.
Я-то преотлично знал утерянную в зыбких песках прошлого истину, но отнюдь не собирался переубеждать этих никчемных смертных. Хотят обманываться – их дело, стремятся верить, не задумываясь, – пускай, пока могут, хотят погибать во имя кого-то – их право. Чем больше их сгинет, тем лучше…
Многие, должно быть, удивились бы, узнав, что сама смерть и незримый рок правят из монашеских покоев. Что погибель обретается в обществе неудобной кровати, грубо сколоченного табурета да простого дубового стола. Но, признаться, мне даже забавно представлять себе их удивление, если бы они вдруг узнали правду…
Сколько дел, сколько дел… Претворение в жизнь столь тщательно проработанных планов никогда не было легкой задачей. И пусть я более чем кто-то в этом несносном мире искушен в плетении паутины интриг, даже мне порой бывает непросто держать в уме все нужные ходы и возможные реакции моих, с позволения сказать, оппонентов. Хотя… кто они в сравнении с тем, кто меня сюда послал? Пыль под ногами, не более. Но даже пыль, будучи в неподходящий момент поднята в воздух, способна застелить глаза и помешать. В моих делах мелочей не бывает. Я всегда планирую одновременно множество комбинаций, дабы при случае иметь возможность выбрать наилучший способ достижения цели. Я никогда ничего не забываю, спасибо всемогущему Хаосу, и даже самые, казалось бы, незначительные детали отнюдь не избегают моего взора.
Что там у нас? Ах да, очередной акт поставленного действа близится, события в столице скоро произойдут, нужные фигуры уже расставлены на доске, ненужные – убраны прочь, чтобы не мешали. Устранены почти все, разве что… Да, об этом проходимце тоже надлежит позаботиться. Сеньор королевский шут, господин придворный балбес. Как можно забыть о вас? Маленькая пешка вполне способна сунуться туда, где не пройдет тяжелая фигура. Не стоит недооценивать нашего дурака. Этот вездесущий, вынюхивающий нос, вечно подслушивающие уши и подсматривающие за чужими делами глаза уже настолько приелись, что давно пора было ими заняться. Тем более сейчас…