Очнулся бедняга нескоро, и не по своей воле, а исключительно, от лязга стальных дверей. Прибыли значится! Гот даже глаза не сразу открыл, боялся, поверить в страшное. А когда открыл, вновь зажмурился, уронив сердце в пятки. Пусть уж лучше, кокнут, чем с такими рожами досуг делить. Урод на уроде! Вахрамеев и тот поглаже смотрится. Если побрить, конечно…
- О-о-о-п-п-п ля!! – Выдохнула одна из харь, грузно стекая с нар. – Здрас-с-с-с-ти приехали! Кажись, к нам сама антилихенция пожаловала. Очочки гламурные, пиджачок! О-о-о. Того и гляди всех нас до дыр зачтёт, уместо книжек. Гы-гы-гы!! – Рожа на миг приумолкла, вглядываясь в лицо новичка. - Тока, чего ж ты брат квёлый такой? А? Аль, здешнее опчество не по нутру?
- Простите, что?
- Брезгуешь, стало быть?
Прочие морды, предвкушавшие праздник, радостно осклабились.
- А ты пощупай его ласково, Никанорушка, можа, у ентого жмыха и в портах фолианты. Еротические! Ых-хы-хы.
- Это мы чичас опрабуем! – Пошёл на поводу «Опчества» Никанорушка. Раз! И он уже лезвием в нос. И где только взять успел? – Окуляры скинь паря, легче помирать будет.
- П-почему? – Вжался в стену плохо, что понимавший Гот.
- Так, когда сослепу нестрашно. Што-та там, где-та кольнётся, и ты уже в кущах! Ясно?
- В к-каких?
- В Райских! Опять же, как мало зрячему, перспективы всяческие сулят. Льготы. Ых-ых-ых! Так что, готовься, чичас отправлять будем. Заказным......
- Остынь! – Донёсся тихий, но вместе с тем, вполне себе уверенный голос, с одной из верхних нар.
- Чав-о-о-о-о!! Хто енто тама вякает? Никак ты, огузок? Суток аще здесь не пыхтишь, а уже правом голосом обзавёлся? Так, шта ли?
- Остынь, говорю! – Повторил голос. И с верхнего яруса, сверкнули залпом бездонной мощи, пара антрацитовых игл.
Иван Данилович вздрогнул, явственно ощутив капли холодного пота струйкой стекавшие с позвоночника. Подобный взгляд мог принадлежать лишь одному человеку, - товарищу Вахрамееву. Правда, лицо, лицо было иным! Тоже скуластое, но вдоволь пестревшее рваными шрамами. Выставленная вперёд челюсть предавала некую схожесть с бульдогом, да и череп был девственно лыс, чего не скажешь о заросшей светлыми патлами тыкве приятеля.
По дробно клацнувшей пасти Никанорушки, Гот прочёл, что будущего убивца тоже кольнуло, но терять искру авторитета перед конкретным стадом, он не мог.
- Тада подь сюды Шрам, - решился бугай, - за него будешь!
- Изволь, - вступившийся тип бесшумно спорхнул с полки. Его пальцы, как оказалось, отнюдь не сияли девичьей белизной. Нож, хотя и уступал на треть Никанорушкиному, в умелых руках являлся веским подспорьем.
В следующий миг, грозно сверкнувшие полосы стали, озарив тусклое пространство узилища снопом разноцветных искр, затеяли свой непонятный чуждому глазу узор. Спустя вечность, а может, минул всего лишь миг, кумпол несчастного заводилы, слетев с законного «пьедестала» натужно громыхая мозгами, прокатился по бетонному основанию. Ткнувшись сизым носом в краешек Готовой туфли, он казалось, проникшись, испросил прощения. Вздрогнув всем телом, несчастный литератор, в который раз за этот, насыщенный событиями день, погрузился в спасительный сон….
В изоляторе.
Последующий выход из «комы» не принёс видимых облегчений. Литератор обнаружил себя на верхнем ярусе арестантской шконки, любовно покрытый собственным пальтецом. Приподняв беспокойную голову, он с чувством дальней тревоги вынужденно осмотреться вокруг. Те четверо, что остались, вели себя мирно, и видимо в ближайшее время не собирались бузить. Что касается Никанорушки, его место было пустым, отсвечивая голыми звеньями панцирной сетки. А вот, полка давешнего заступника занята. Там обнаружилась тощая, изрядно битая оспой личность, с обросшими шерстью ушами. И было совершенно неясно, где в данный момент, находятся зачинщики недавней свары, и каковы вообще, её последствия? Ответов не было. А спрашивать у местных старожил, Гот не решился.
- Авось, всё само рассосётся. – Решил Иван Данилович, положившись на случай. Так оно и вышло. Спустя минуту, хищно лязгнули входные замки, и литератора попросили на выход.
Арестантский лазарет, куда ввели Гота, имел весьма ухоженный вид, отливая прозрачными стёклами медицинских полок и шкафчиков. Царившая всюду стерильная чистота, несла в заблудшие души вошедших, призрачную надежду смирения. Дежурный врач тоже оказался душкой, придав челу выражение благообразной умиротворённости.