— Так может, пусть до нового года и полежит? — робко предложила Софи. — Два дня еще.
Вышло, словно она отказывается.
— Не выделывайся, мелкая, — парень раздраженно дернул губой. — Сейчас не возьмешь, потом не будет.
Разве так подарки делают?
Девочка обиженно засопела и думала уже заявить грубияну, что ничего ей от него не надо, но любопытство взяло верх. Она осторожно развернула плотную серую бумагу и на целую минуту забыла дышать. Внутри лежали коньки. И какие коньки! Не железки с ремешками, чтобы крепить к обуви, которые того и гляди соскользнут, а расчудесные ботиночки из коричневой кожи, ладные и добротно прошитые, теплые и мягонькие внутри, и к подошвам намертво приделаны блестящие лезвия — хоть капусту шинкуй.
…А если полозья сбить, ботинки по весне просто так носить можно будет. И на новую обувку тратиться не придется…
— Спасибо, — смущенно поблагодарила Софи квартиранта, прижав к груди нежданный подарок.
— Ты хоть примерь, — ухмыльнулся он. — Вдруг не подойдут. А если впору, одевайся и малого собирай. Вечерок погожий, нечего в четырех стенах сидеть.
Ботиночки пришлись по ноге. Тютелька в тютельку, даже обидно: на будущий год не оставишь.
Но девочка недолго расстраивалась. Не терпелось скорее оказаться на площади, опробовать подарок в деле. Теперь она и без провожатого пошла бы, но отказываться было неудобно. К тому же Тьен, к немалой радости малыша, взялся везти Люка, и Софи могла идти за ними налегке, обнимая сумку с коньками, и представлять, с каким восторгом, если не завистью, встретят подруги ее обновку.
Нужно было только придумать, как представить постояльца Анне и Амелии. Правду не скажешь. Может, кузен? Приехал откуда-то издалека… Но лучше бы ему просто в сторонке постоять, как будто он и не с ними.
Она раздумывала, как потактичнее, чтобы не обидеть, намекнуть об этом парню, когда дорога вывела к памятному проулку. С того вечера Софи ни разу больше не ходила этим путем и сейчас обошла бы, сделав крюк через парк, но изображавший резвую лошадку Тьен уже втащил салазки в темный проход между домами, и девочке ничего не оставалось, как пойти следом.
У сливного желоба парень резко затормозил. Разогнавшиеся саночки остановились, только ударив его по ногам, но он как будто и не заметил.
— Здесь? — спросил, обернувшись к застывшей позади девочке.
Софи кивнула. Холод прокрался под пальто вместе со страхом, и показалось, что она вновь видит перед собой бледное до синевы лицо, бескровные губы и желтые змеиные глаза…
— Кажется, припоминаю что-то, — неуверенно произнес вор. — Река и… Далеко отсюда до дома.
— Я салазки взяла, — смущенно пояснила она.
— Но, лосадка! — поторопил Люк.
— Сейчас поедем, — мягко пообещал ему Тьен. Обошел саночки и вплотную приблизился к девочке. — Я ведь тебя и не поблагодарил толком. И не отблагодарил. А жизнь, какая-никакая, все ж подороже фунта шоколада и пары коньков.
Софи осмелилась посмотреть ему в лицо. Глаза были не желтые, и зрачок не вытянутый, а лишь расширившийся, как обычно бывает при плохом свете, но ее это не успокоило: яркая зелень, и без того казавшаяся неестественной, теперь пугала странным внутренним светом. Словно не глаза, а две зеленые звездочки…
— Мне ничего больше не нужно, — прошептала она, дрожа, и одновременно с тем не в силах отвести взгляд от завораживающего сияния.
— Лосадка, лосадка! — требовательно позвал Люк. — Но! Впейод!
— Ох и нетерпеливый ездок попался! — шутливо всплеснул руками Тьен. — Бедной лошадке ни передохнуть, ни сена пожевать!
Не закончив разговора, он послушно впрягся в салазки и помчал хохочущего мальчишку к выходу из проулка.
А на площади Адмиралов все тревоги и страхи забылись сами собой. В переливе разноцветных фонариков и под звуки веселой музыки и смех гуляющих можно было думать лишь об одном: как бы поскорее найти свободную скамейку, стянуть сапоги и вдеть ноги в новенькие ботиночки, а потом резать ножами-полозьями сверкающий лед катка.
— Давай, помогу, — подошел Тьен, когда она, кое-как примостившись на краешке лавки, где нахохлившись, как воробьи на ветке, сидели тесным рядком наблюдавшие за играющей ребятней мамки и няньки.
Присев на корточки, парень поймал стыдливо подогнутую под скамью ногу и, не замечая протестов, стащил с нее сапог.
— Я сама… — жалобно пропищала Софи. Жар прихлынул к щекам: казалось, все на площади только и заняты, что смотрят, как он переобувает ее, заботливо подтягивая носки.
— Еще чего! — недовольно пробубнил Тьен. — Плохо зашнуруешь, навернешься на льду, а мне тебя потом разбитую домой тащить?