— Что в доме есть кроме липы и меда? — наклонился к ней квартирант. — Чем жар сбить?
— Кому? — спросила она. Подумала, что он, наверное, снова заболел.
А вдруг — Люк?!
Девочка резко рванулась вперед, к брату, но сильные жилистые руки за плечи придавили к подушке.
— Куда?! Лежи, не рыпайся! Люк, гляди за ней, чтобы не вставала. Я уксус принесу. Поможет же? Поможет?
Он так на нее накинулся, что Софи и ответить не смогла, только закивала быстро-быстро, что даже голова закружилась.
Через минуту в комнате завоняло кислятиной, а на шею шмякнулась холодная мокрая тряпка, и Софи поняла, что это она сама, видимо, заболела. Кожу защипало…
— Уксус водой развести надо, — прошептала девочка.
— А раньше сказать могла? — разозлился вор. — Как будто я только то и делаю, что малолеток мариную!
Он был очень злой сегодня и все время кричал на нее, непонятно почему. Она же ему ничего не говорила. И ни о чем не просила. Ей вообще ничего не надо, только поспать, и все пройдет…
— Все, развел.
Тряпка заелозила по плечам, по рукам, по шее, после забралась под рубашку…
— Еще раз дернешься, сам придушу, — прорычал сквозь зубы парень.
Софи подумала, что лучше бы придушил, но потом вспомнила о Люке, закрыла глаза и тихонько заплакала от стыда и от того, что вдруг поняла, как ей на самом деле плохо.
Чего Тьену для полного счастья не хватало, так это чтобы мелкая слегла и оставила его один на один со своим драгоценным братом, пустыми кастрюлями, немытыми тарелками и полной корзиной грязного белья! Хватило же ума с вечера с мокрой головой спать на полу улечься, когда там из всех щелей дует. На кой вообще купаться нужно было, если уже себя плохо чувствовала? А ведь чувствовала же! И молчала, ни слова не сказала. Что, он сам ужин не приготовил бы и малого, если так нужно было, не выкупал бы? А теперь еще с ней возиться!
И это еще хорошо, что Люк с утра шум поднял, а то вор и не кинулся бы: ну отсыпается девчонка в свой выходной… А она там не отсыпается, а догорает уже, что та свечка. Нет, ну не дура ли?
Юношу буквально трясло от злости. Или не от злости, но руки дрожали, пока он обтирал уксусом хрупкое тельце. Софи, бледная и слабая, напоминала сейчас фигурку из воска, и казалось, от сжигающего ее огня этот воск вот-вот начнет плавиться. А ее свет, всегда такой ясный и чистый, померк и помутнел. Тьен хотел поделиться своим, но, как и в первый раз, когда он пытался это сделать, ничего не вышло.
«Значит, нужно по-другому», — решил он, через полчаса убедившись, что толку от уксуса никакого.
— Люк, есть хочешь?
Глупый вопрос: давным-давно уже встали, а еще и крошки во рту не было.
Он заварил малому чай и намазал маслом большую сдобную булку — хватит до обеда дожить, а там можно будет и приготовить что-нибудь. Оставив мальчишку за столом в кухне, юноша вернулся в свою комнату и тихонько присел рядом с больной. Непонятно, спала она или была без сознания: лежала неподвижно, лишь ресницы едва заметно вздрагивали, словно ей снился тревожный сон. Вор потрогал рукой сухой лоб — все еще пылает.
— Вот же дурочка! — прошептал он тихо. Раздражения в этой фразе вышло куда меньше, чем он планировал в нее вложить. — Ничего, сейчас полегче станет.
Тьен склонился над девочкой и аккуратно, чтобы ненароком не коснуться губами ее пересушенных жаром губ, втянул в себя горячее дыхание недуга. Если он не может отдавать — будет брать. Заберет сжигающий ее изнутри огонь, и Софи выздоровеет…
— Вряд ли, — послышалось от очага.
Юноша не прервал своего занятия, а в сторону непрошеного огненного советчика, явившегося на этот раз в образе статного мужчины с длинными, развевающимися языками пламени волосами, даже не взглянул.
— Я говорю, это не поможет, — произнес тот.
— Поможет. Уже помогает.
Обхватив ладонями маленькое бледное личико, он чувствовал, как постепенно остывают еще минуту назад горевшие щеки, видел, как набирает силу окружающее девочку сияние. А вместе с тем нездоровый огонь все сильнее и сильнее обжигал его самого, будто в грудь вложили тлеющие угли, но юноша знал, что вода в нем не даст разгореться пожару болезни.
— Вот, ей уже лучше! — утерев со лба пот, сообщил Тьен. — Намного лучше!
— Намного — это не вопрос. Вопрос — надолго ли?
— Заткнись! — бросил вор грубо, но слова огненного уже посеяли сомнения в душе. Приподняв голову Софи над подушкой, он прижался щекой к ее щеке, и едва уловимое дыхание легко касалось его виска. Секунда, вторая, третья… Почти минута, и вдруг он почувствовал, что ее кожа снова нагревается, а дыхание становится тяжелее и прерывистее. — Нет! Нет, нет… Так нельзя!