Каждое утро девочка вставала затемно, готовила завтрак, будила братишку, кормила и вела его — а когда выпал снег, везла на салазках — в лавку, чтобы успеть к открытию. Домой возвращались уже в сумерках, ужинали и, если Софи не слишком уставала за день, а погода позволяла, шли по набережной к площади Адмиралов, где залили большой каток и несколько горок. Катались на ледяных каруселях, играли с другими детьми и даже позволяли себе изредка купить с лотка горячих пирожков. А вернувшись домой, согревались чаем, читали сказки из книги с картинками и укладывались спать.
В общем, если не думать о том, о чем думать не хочется, можно сказать, что жили они неплохо.
— Может, он мертвяк? — страшно расширив глаза, предположил Шут.
Валет поежился. Нет, не потому, что испугался, — от окна тянуло холодом. Нужно было сварить клейстера и заклеить старыми газетами щели в рамах, но ему нравилось выбираться на крышу и смотреть свысока на заснеженный город и покрывшуюся тонким льдом реку.
— Ну, это, сам подумай, — развивал мысль белобрысый. — Ты у него портсигар спер, а после прибил его кто-нибудь в подворотне. Вот и ходит, свое вернуть хочет. Мертвяки, они такие.
— Тебе-то откуда знать? — усмехнулся Тьен.
Рассказал на свою голову приятелю о странном господине, с лета являющемся ему два раза в неделю, как по расписанию. Так тот уже десяток версий подал, одна другой бредовее.
— Говорят так, — как будто обиделся Ланс.
— Скажи еще, что он колдун или альв какой, или дверг.
Теперь Шут по-настоящему надулся: альв или дверг — видать, Валет в книжках своих дури набрался, а он и слов таких не слыхал. И колдуна только одного знал — старого Амброза, что держал балаганчик при ярмарочном поле и торговал предсказаниями и любовными зельями на спирту. Зелья работали. Главное, девку как следует напоить — верняк, не откажет. А с предсказаниями дед лет пять назад напортачил: нагадал Крису Косому удачное дело, а того со всей компанией жандармы взяли на выходе из ювелирного. Так брат Косого из Амброза хромого сделал, а когда Крис из тюремного вагона деру дал, да в слободу вернулся, и его вразумил по-братски: говорят, чуть почки не отбил вместе с верой во всю эту магию-шмагию.
— Ты мне лучше про козыря своего расскажи, — сменил тему Валет.
— Какой он мой? — огрызнулся Ланс. — Гад он, вот что. И шулер.
— Вот про это и расскажи.
Козыря — козырные воры, которые не кошельки да часы с зевак снимают, а по-крупному работают, по банкам там, или по золотишку с камушками, — в слободе народ уважаемый. И марку они держат. Козырю, что по карманам тырить, что в карты мухлевать — все едино позор. Дойдет до кого, считай, крест на честной репутации. Цари могут и на суд вызвать, а нет — так в народе ославят. Но если кто напраслину на уважаемого человека возводить станет, тоже к ответу призовут. Потому Шут про того козыря, которому намедни уже третий раз проигрался, никому, кроме друга, не говорил. Не пойман, как говорят, не… Хм, вор конечно, но вор честный.
— Шулер, — повторил он уверенно. — Я на втором кону подглядел: не сильно рассмотрел, но то, что у него ни одной красной карты не было, — зуб даю. А он возьми, и зайди с сердец!
— Зуб, значит? — Тьен ощупал языком дырку от выбитого резца. — Ладно, проверим.
Снял с книжной полки толстый томик, вытряхнул из него с десяток разноцветных банкнот и посмотрел на белобрысого: не откажется ли от своих слов. Вдруг заливает про шулера, чтобы проигрыш оправдать? Но Ланс взгляда не отвел.
— Сыграем, — утвердился в принятом решении Валет. Заприметил в глазах товарища азартный огонек и поправил: — Я сыграю. Покажешь мне только этого… козыря.
Последнее слово как сплюнул.
Обычно Валет ни в карты, ни в кости не играл. Не потому, что не умел, — не любил. И везло ему вроде бы, и «крупняк» сам в руки шел, и шестерки, как бабка пошептала, выпадали, но не любил. Может, как раз из-за такого везения — куража не чувствовал.
Но сегодня с этим был полный порядок.
— Вон он, видишь?