Огненный прикрыл рот ладонью, словно ненамеренно выдал то, о чем должен был молчать, и театральность этого жеста лишь подтвердила, что в сказанном нет ни толики случайности. Если и были какие-то запреты, Огонь находил лазейки, чтобы поделиться информацией. Зачем? Вот этого он точно не скажет.
Фер — флейм, нечистокровный. Умеет ходить через огонь. А еще он все-таки «дядюшка». Это, несомненно, очень интересно… Но не теперь.
— Научи меня, — решительно потребовал Тьен.
— Попробую, но не здесь.
— Почему?
— Слушай.
Разговор полностью отвлек от реальности. Оказалось, внизу давно уже суетятся люди, что-то кричат и показывают пальцами на крышу, по которой вперед-назад прогуливается пламя. А на рыночной площади бьют в набат.
— Лучше уйти до приезда пожарных, — сказал огненный. — Хотя я не отказался бы увидеть их рожи, когда они поймут, что ничего не горит.
— Не дело, когда людей ни за что, ни про что поднимают среди ночи, — пробормотал под нос себе Тьен, когда собеседник, вновь уменьшившись, растворился во тьме.
Вернувшись в квартиру, он отодвинул кровать и выгреб из тайника остававшиеся тут деньги. Потом открыл лампу, облил керосином ковер и шкаф с книгами и чиркнул спичкой.
Все равно он не собирался сюда возвращаться.
В балке под каменным мостом мальчишки летом жгли костры до поздней ночи и пекли картошку. Сейчас, зимой, сюда вряд ли кто-то заглянет даже днем. Идеальное место, чтобы уединиться с материализовавшимся из искры от раскуренной папиросы наставником.
— Зачем ты это сделал? — спросил огненный. — Зачем устроил пожар?
— Избавился от остатков прошлой жизни.
— Для кого-то они могли стать жизнью будущей. Не говоря о том, что под твоей квартирой еще три этажа, а саламандры — всего лишь глупые ящерицы, весьма неразборчивые в еде.
— Пожарный расчет уже там. Разберутся, — закончил ненужный разговор Тьен. — А ты обещал научить меня ходить сквозь огонь.
И выражение пылающего лица, и вся поза огненного свидетельствовали о его недовольстве, но отказываться от своих слов он не стал. Только поправил:
— Не обещал научить, а обещал попробовать. Для начала… Для начала немного теории. Что есть пламя?
— Не знаю, — буркнул вор. — Меня почему-то не водили в школу для маленьких флеймов. И если можно, переходи сразу к практике.
— К практике? — воплощение огня сердито сверкнуло алыми углями глаз. — Хорошо. Гори.
— Что?
— Гори. Представь, что ты — это я, и гори. Захочешь исчезнуть — потухни. Зажжешься в другом месте от свечки, печки, спички, от удара молнии, от электрического провода, от…
— Огонь есть везде, — перебил нервную речь Тьен. — Я помню. Но как я должен загореться?
— Я же сказал, как я. В тебе есть огонь, найди его и вспыхивай. И если хочешь быть таким же неуловимым, как кое-кто, учись вспыхивать и тухнуть в один миг, чтобы это выглядело так, что ты просто исчез, а не сгорел. Люди не любят, когда у них на глазах кто-то сгорает. Когда исчезают, они тоже не любят, но это не так раздражает.
— То есть, я могу загореться, потухнуть и незаметно появиться рядом с… с тем, кого хочу найти?
— Да.
— А моя одежда?
Огненный насмешливо хмыкнул:
— Хочешь спросить, не сгорит ли твоя одежда при перемещении, и не явишься ли ты вершить возмездие в чем мать родила?
Тьен нахмурился: месть не повод для шуток.
Но учитель не разделял его точку зрения, продолжая язвить:
— Ты собираешься превратить в пламя свою плоть, кости, кровь, волосы и… Из чего там еще ты сделан? Ты собираешься обернуться огнем и восстановиться в целости и невредимости, но переживаешь, что не сможешь сберечь какие-то тряпки.
— Так я смогу? — спросил юноша резко.
— Да.
— Металл я тоже смогу пронести в огне и восстановить в той же форме?
— Если ты о том куске железа, что лежит у тебя в кармане, то да, — неохотно ответил огненный. — Но для начала хотя бы вспыхни.
— Как?!
— Я объяснял.
Почувствовать в себе пламя. Стать частью этого пламени. Стать пламенем.
Тьен закрыл глаза, чтобы мелькающий перед глазами костер, притворяющийся человеком, не отвлекал, и сосредоточился на огне, горящем в нем самом. Еще вчера это были едва тлеющие угли, дающие тепло тем, кому он позволил бы потянуться к ним. Сегодня — пожар, стократ сильнее того, что он устроил в своей бывшей квартире. Вчера ему хотелось греть, сегодня — сжигать. Он вспомнил Ланса, их последнюю встречу, первую. Выбитый зуб, раскуренная на двоих папироска, поделенный пополам улов, «серенады» под окнами Манон и ухваты для сковородок. Вспомнил, как светился друг, ясным и чистым светом, совсем как ребенок… Покатившиеся из-под прикрытых век слезы стали маслом, сильнее распалившим в нем огонь ненависти. Пожар, опаливший душу, охватил тело, но, кажется, так и надо. Так и надо — гореть, пылать злобой и яростью, жечь болью, такой же болью, что сжигала сейчас его самого.