Нервное чувство снова щекочет мне живот.
Теплая рука накрывает мою и крепко сжимает. Я бросаю взгляд на Романа и встречаюсь с ним взглядом. В его темно-карих глазах светятся теплота и покровительство, которых не должно быть в нашем возрасте. В нем не должно быть такого благородства. Иногда кажется, что он — старая душа4. По крайней мере, так называет это моя мама. И постоянно говорит мне, что у меня старая душа. «Ты старая душа, Луна», — так она говорит. — «У меня такое чувство, что ты прожила много жизней». — Затем делает еще одну затяжку, а потом передает косяк моему отцу.
— Не бойся. Увидимся за обедом и на перемене, — Роман вынимает свою руку из моей, но не раньше, чем сжимает ее еще раз.
— Ты в порядке, Луна? — Харпер подходит ко мне, ее рюкзак перекинут через одно плечо. Она такая классная. Хотя знает меньше людей, чем я. По крайней мере, у меня уже есть два друга. А она не знает ни одного человека, но выглядит так, будто готова войти внутрь и завоевать всю школу.
Я киваю ей, чувствуя себя не так уверенно, как выгляжу.
— Я собираюсь пойти внутрь. Сходи в парк после школы, хорошо? Я встречу тебя там, и мы сможем вместе пойти домой.
Я снова киваю Харпер, чувствуя, как гелий заполняет мой мозг. Голова переполнена, и все, что я слышу вокруг, — это звуки кучи детей, которые все большие друзья, а я знаю только двоих.
Харпер в последний раз машет мне рукой, прежде чем перейти улицу. Тогда мы остаемся только втроем.
— Готова? — спрашивает Роман, задевая меня плечом.
— Да.
— Пойдем.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
РОМАН
— Все говорят о твоей соседке, Роман, — замечает Флинн, делая пометки в своем списке «Семь летних вещей».
В этом году нам действительно повезло: со мной в классе учатся Клайд, Флинн и Лонни. Наша учительница — мисс Бирбаум. Ей около ста лет, наверное. Она была учительницей еще у моей мамы, когда та была маленькой. Вот сколько ей лет. Мама говорит, что она капризная старая карга. Я не знаю, что это значит, но если это правда, то в этом году ей будет весело с нами четырьмя.
Нам всем поручили собраться в группу и заполнить список «Семь летних вещей». Семь лучших вещей, которые мы сделали за лето. На самом деле мое лето было довольно скучным, и мне трудно перечислить достаточно вещей, чтобы заполнить список.
И что еще хуже, я хочу включить Луну в свой список как одну из таких вещей.
Я поднимаю взгляд на Флинна, чувствуя, что он копается в моих мыслях или что-то в этом роде. Карандаш в моей руке совсем новый и острый как нож. Я вдавливаю его в большой палец, пока в центре не появляется крошечная коричневая точка. Потом поднимаю его и провожу им по ластику, хмурясь на шершавую и неподвижную розовую поверхность.
В этом году мама купила дрянные карандаши.
— Что они говорят?
Мне не нужно, чтобы Флинн мне рассказывал, потому что это все, что я слышал весь день. Мы вышли на перемену, и я разыскал ее. Они с Норой уже играли с друзьями Норы. Увидев меня, Луна перестала смеяться, ее лицо застыло, а щеки вспыхнули и порозовели от осеннего ветерка. Ее серебряные глаза сверкали на солнце, а черные волосы рассыпались по плечам и спускались до талии. Она — самый уникальный человек, которого я когда-либо встречал, а я встречал много странных людей во время турне с моим отцом.
Но Луна... Луна не похожа ни на кого, кого я когда-либо встречал раньше, и не думаю, что встречу кого-то похожего на нее снова. Дело не только в ее внешности, хотя и она единственная в своем роде. Луна смеется над моими несмешными шутками, не боится играть в грязи, с лягушками и головастиками, в отличии от моей сестры. Нора не выносит склизкую кожу мокрых лягушек или то, как быстро сгибаются и разгибаются их маленькие лапки. А вот Луне все равно, совсем.
Поэтому меня не должно было удивить, что, как только она придет в школу, каждый человек будет так же очарован ею, как и я все лето. Но я удивлен, а если быть честным, то и ревную. Мне хочется вернуться в то лето, когда мы были только вдвоем. В те дни, когда я не мог тусоваться с друзьями, а Нора слишком уставала и уходила в дом, и оставались только мы с Луной. Это было мое любимое время. Когда садилось солнце, и светлячки мерцали в высоких сорняках у воды. Как она сливалась с ночью, когда мы играли до самой мглы, ее темные волосы сливались с темнотой, а бледная кожа выделяла ее, как молоко, вылитое на ночное небо.
— Дункан думает, что она хорошенькая, — говорит Лонни, переворачивая лист бумаги, чтобы можно было рисовать на обратной стороне.
— Дункан — глупый, — выплевываю я слова, не успев их проглотить. Они вырвались из моей груди, как злобная икота, и все мои друзья переводят взгляды на меня.
— Ого, — говорит Клайд, откидывая свои каштановые волосы с лица.
Я встаю со стула.
— Мне нужно заточить карандаш.
Я ухожу, прежде чем они успевают сказать что-то еще. Пройдя через комнату, вставляю кончик карандаша в маленькое отверстие точилки и начинаю крутить ручку. Металл скрипит, вращаясь, и мелкие опилки падают со дна в небольшую мусорную корзину, расположенную под ним. Я делаю это дольше, чем следовало бы, и когда вытаскиваю карандаш, вижу, что он настолько острый, что его невозможно использовать. Как только кончик коснется бумаги, он сломается.
Я засовываю карандаш в карман и иду обратно к столу. Мои друзья все смотрят на меня.
— Твой карандаш не нужно было точить, — замечает Лонни.
Я морщу нос.
— Она тебе нравится, да? Тебе нравится Луна? — спрашивает Клайд, сидя рядом со мной.
Я качаю головой, но на этот раз мой рот не может сформировать слова.
— Не лги об этом. Я понял это с того момента, как она упала в кукурузное поле на прошлой неделе. Ты так разозлился, когда мы расспрашивали тебя об этом.
— Нет, — рычу сквозь зубы, устав от того, что мои друзья задают этот глупый вопрос. Хуже всего то, что я чувствую, как краснеют мои щеки, а кончики ушей начинают гореть. — Хватит спрашивать.
— Как скажешь, Роман.
Я ничего не отвечаю, молчу и надеюсь, что мои друзья сменят тему. Не хочу, чтобы она мне нравилась, и не хочу, чтобы Луна нравилась Дункану. Но с прошлой недели, когда та спросила, нравится ли она мне, я не могу выбросить это из головы. Похоже, она расстроилась, когда я сказал, что не испытываю к ней таких чувств. Но теперь Луна словно посадила маленькое семечко в моей голове, и его поливают каждый день. Теперь у меня есть корень, который не перестает думать о ней.
Я хочу быть рядом с ней.
Я хочу играть с ней.
Я хочу защищать ее.
Я хочу ее.
Как только звенит последний звонок, вскакиваю со своего места и машу друзьям на прощание, прежде чем они успевают спросить, не хочу ли я погулять. Обычно мы проводим дни в парке, пока от холода металлические прутья качелей не замерзают. Но сегодня мои мысли заняты только одним.
Луной.
Я быстро выхожу из школы, едва бросая взгляд на движение, когда перехожу улицу. И вижу впереди волну черных волос, короткие кудри моей сестры и песочно-каштановую голову Дункана, разговаривающего с ними.
Мои кулаки сжимаются, а ноги сильнее бьют по земле, пока я пробираюсь через улицу.
Этого не может быть. Не сейчас. Никогда.
— Роман!
Моя сестра замечает меня первой, подбегает и обнимает меня. Я крепко обхватываю ее, не в силах отвести глаз от Луны. Она смотрит на меня, ее лицо порозовело, как будто та весь день не могла перестать улыбаться.