Хиппи.
В этом плане она пошла по стопам своих родителей. Там, где я предпочитаю слушать Black Sabbath и AC/DC, она предпочитает слушать Джона Леннона или The Beatles.
— Она — все, — бормочу я, едва обращая внимание на Синди, когда ухожу от нее в сторону Луны.
Как будто солнце светит прямо на нее. Где бы она ни находилась, какой бы ни был день, вокруг нее все сияет, заставляя ее черные волосы блестеть, а серые глаза светиться. Она не похожа ни на кого, кого я когда-либо видел или встречал. И притянула меня с первого мгновения знакомства. И мне никогда не хотелось от нее уходить. Не думаю, что я когда-нибудь смогу это сделать, даже если мне представится такая возможность.
Луна замечает меня, когда я перехожу улицу. Опустив наушники, она спрашивает:
— Эй, что ты здесь делаешь?
— Я хотел узнать, не хочешь ли ты потусоваться? — спрашиваю я, внезапно почувствовав себя неуверенно.
«Почему я чувствую себя неуверенно?»
Она смотрит на меня мгновение, затем пожимает плечами.
— Конечно, почему бы и нет? Что ты хотел сделать?
Я пожимаю плечами. Потому что так и не дошел до этого в своих планах. Мне просто хотелось быть рядом с ней.
— Как скажешь.
Она смеется, и мы идем домой. За последние пару лет я, к счастью, прибавил в росте, и теперь во мне почти сто восемьдесят сантиметров, и я наконец-то возвышаюсь над Луной. На это ушли годы, и она продолжала расти, но однажды утром я проснулся и вдруг обнаружил, что моя одежда слишком короткая.
Теперь вместо того чтобы смотреть на Луну снизу вверх, я смотрю на нее сверху вниз.
— Что не так? — спрашиваю я, когда мы доходим до нашей улицы. Ее пуанты болтаются в ее пальцах, ленты обмотаны вокруг запястий, чтобы они не волочились по земле.
— Я не хочу, чтобы начиналась школа, — надувает губы Луна.
Я тоже не хочу, чтобы начинались занятия в школе, потому что не хочу ходить в школу без нее.
— Почему? Для тебя это будет просто еще один учебный год. А для меня все будет совершенно по-другому. Я буду маленькой рыбкой в большом пруду.
Она усмехается.
— С тобой все будет хорошо. Это мне придется пережить целый год без тебя. — В ее голосе звучит печаль, которой я не ожидал. Мы учимся в разных классах, поэтому у нас никогда не было совместных занятий, и мы почти не виделись, разве что мимоходом или за обедом. Но я понимаю, что ее печаль глубока.
Луна грустит.
Я чувствую, что она грустит до самых костей.
Останавливаю нас посреди улицы, горячий ветер дует мне в спину, когда я обнимаю ее. Луна складывает руки у меня на груди, ее пуанты хлопают по мне, и она зарывается лицом глубоко в мою шею. Я чувствую, как она дышит мной. И делаю то же самое, зарываясь лицом в ее волосы, вдыхая ее цветочный аромат. Луна пахнет ванилью и цветами с примесью марихуаны, которую ее родители всегда курят в своем доме.
Она отступает, скользя ладонями вниз по моим рукам, пока не касается ладоней. Я не осознаю, что все еще сжимаю в ладони дурацкую записку от Синди, пока не слышу, как хрустит бумага, когда Луна пробегает пальцами по ней.
— Что это?
Я крепко сжимаю бумагу, но ей все равно удается вырвать эту чертову штуку из моей хватки.
— Что это? — снова спрашивает она.
Расправив листок, Луна читает номер телефона, написанный девчачьим почерком, уставившись на него на мгновение дольше, чем нужно. Единственный звук, который я слышу, — это стрекот цикад на кукурузном поле позади меня, а ее идеальный аромат сменяется коровьим навозом с молочной фермы дальше по дороге.
Луна пристально смотрит на меня, от нее исходит ярость.
— Чей это?
Слова застревают у меня в горле, и я чувствую себя гребаным идиотом из-за того, что не швырнул эту чертову записку Синди в лицо, как хотел с самого начала.
— Синди дала ее мне, — вздыхаю я, запрокидываю голову к ясному небу и провожу рукой по лицу. Гребаный идиот.
— Синди... Синди Полсон? — кипит Луна. — Какого черта ты держишь в руке номер телефона Синди Полсон?
— Она дала мне его... — Я вижу выражение ее лица и поднимаю руки вверх. — Но это не то, что ты думаешь. Я ждал тебя, когда она подошла ко мне и дала его. Вот и все.
Луна сжимает руки в кулаки, скомканная бумага теряет свою жизнь в ее пальцах. Она шлепает ладонью по моей груди, вдавливая бумагу в футболку. Затем убирает ладонь в сторону, оставляя бумажку у меня на груди. Но я не хватаю ее, и записку падает на землю между наших ног.
— Позвони ей, — говорит она, и в ее голосе чувствуется боль. Обида. У нее совершенно разбитый голос.
— Я никогда не собирался ей звонить! — кричу я, пиная дурацкий листок бумаги, валяющийся на земле. — Я увидел тебя и совсем забыл об этом.
Луна качает головой, отступая от меня на шаг.
— Это неважно. Я знала, что это случится. Ты будешь в старшей школе. А я все еще в средней.
— Что, черт возьми, это значит? — делаю шаг к ней, и Луна отходит на один шаг назад.
— Это значит, что наши жизни рано или поздно должны были пойти разными путями. — Ее голос пустой, отстраненный от всей ситуации.
От меня.
«Нет, к черту это».
— Нет! Нет, черт возьми, Луна, — протягиваю руки и обхватываю ее, притягивая к себе. — Пойдем разными путями? Мы уже делали это раньше, когда я ходил в среднюю школу, а у тебя был еще один год начальной. Чем это отличается?
— Тогда мы были еще детьми.
— Мы едва ли старше! — кричу я ей в лицо.
Она качает головой.
— Ты не понимаешь.
— Так объясни мне! — сжимаю ладонями ее обнаженные руки, отчего они покрываются мурашками даже во влажную летнюю жару.
Луна извивается, пока не вырывается из моих объятий. Затем она разворачивает и снова наматывает пуанты на руки.
— Ты не понимаешь. Мне приходилось годами наблюдать за тем, как девушки смотрят на тебя. Неважно, куда мы идем. Не имеет значения, с кем мы. Парни хотят быть твоими друзьями. Девушки хотят быть с тобой. Меня не будет в старшей школе, и ты встретишь кого-то, с кем захочешь быть. И то, что у нас есть... то, что у нас всегда было, закончится. Я знаю, что так и будет. — Ее слова со стоном вырываются из горла и проливаются кровью на землю передо мной.
— Это не изменится. Мы никогда, блядь, не изменимся.
Она качает головой, на ее лице появляется грустная улыбка.
— Это ты сейчас так говоришь.
Развернувшись, Луна уходит в сторону своего дома, оставляя меня на улице одного.
На этот раз я не иду за ней, слишком потрясенный и огорченный, чтобы спорить с ней по этому поводу.
Луна думает, что то, что у нас есть, изменится. Думает, что я изменюсь.
Разве она не знает?
Я любил ее всю свою жизнь.
— Это было идеально, — говорит Флинн из-за барабанов. Он вертит в руках свои палочки.
— Ах, чего-то не хватает. Давайте еще раз, — говорю я, вытирая пот со лба.
Я стою в передней части комнаты, моя гитара перекинута через плечо, а микрофон стоит на стойке передо мной. Мы работаем над сочетанием кавер-версий и собственных песен. Прямо сейчас мы пытаемся исполнить одну из наших собственных песен, но сегодня я не чувствую музыку.
Я просто не могу в нее погрузиться.
И не могу усидеть на месте, с тех пор как Луна ушла от меня вчера. Вчера вечером я пытался подойти к окну ее спальни, но она не открыла мне. Сегодня ребята были здесь весь день, и мы очень отстаем от репетиций. Я пытаюсь забыть об этом всего на пару часов, чтобы сосредоточиться на том, что мне нужно сделать, но не могу.