— О, нет, — начинаю плакать.
— Ш-ш-ш, — Роман срывает с плеч пиджак и оборачивает его вокруг моей талии. — Ты в порядке.
Он ведет себя спокойнее, чем я, даже несмотря на то, что его ладонь вся в крови.
Даже у Норы месячные начались летом. Роман уже давно справляется с ее предменструальным синдромом одну неделю в месяц, но это все равно противно.
И неловко.
— Черт, — хнычу я, плотнее обвязывая его пиджак вокруг своей талии. — Это так стыдно.
— Это не стыдно. Ты знала, что это произойдет. Давай, пойдем домой.
Роман выталкивает меня за дверь, не отпуская руку, пока мы идем домой. Я не в том платье, чтобы гулять по снегу, но нам нужно всего лишь спуститься вниз по улице. Да и прежде чем моя мама заберет нас с Норой, должно пройти какое-то время.
Прогулка проходит тихо, слегка падающий снег кажется тяжелее, чем раньше. Он покрывает мыски туфель, а ткань на руках никак не помогает укрыться от холода. На улице красиво, и в любой другой вечер я бы улучила момент, чтобы полюбоваться ветвями деревьев, отягощенными снежным одеялом. Послушать, как хрустит снег под ногами, или почувствовать запах прохладного воздуха.
Сегодня вечером я не могу сделать ничего из этого. Сегодня вечером я в отчаянии из-за того, что мое платье пропиталось кровью и что испачкала руку Романа.
Поступил бы Трэвис также? Нет, не думаю, что поступил бы. Думаю, он бы сморщился, может быть, сглотнул и придумал бы какую-нибудь отговорку, чтобы провести остаток вечера подальше от меня.
Нервный стук моих зубов переходит в дребезжание моего замерзшего тела. Вскоре мы идем по подъездной дорожке к дому Романа. Я поворачиваю, чтобы направиться к себе домой, когда он качает головой и тянет меня в свой дом.
— Куда мы идем? — всхлипываю я. — Мне нужно домой.
Роман снова качает головой и тянет меня в свой дом. Я нигде не вижу его мамы, но он тянет меня прямо через дом в ванную. Потом приседает, открывает шкафчик под раковиной и достает упаковку женских средств Норы.
Он протягивает мне квадратный пакет из коробки, завернутый в желтую упаковку.
— Ты... ты знаешь, что делать?
Мои щеки вспыхивают, меня охватывает смущение, и теперь я понимаю, что грызущие зубы — это спазмы, и со временем они не становятся лучше. Только хуже.
— Я знаю, что, черт возьми, делать, — огрызаюсь, хотя это отчасти ложь. Я думаю, что знаю, что делать, живя с сестрой и мамой и общаясь с Норой. Просто никогда не делала этого сама, поэтому очень надеюсь, что ничего не испорчу.
— Я пойду принесу тебе одежду. — Роман выглядит слегка смущенным, и от этого становится только хуже.
— Мне просто нужно пойти домой, — ною я, когда Роман начинает закрывать дверь.
Он качает головой.
— Может, побудешь здесь? Хоть немного? Позволь мне позаботиться о тебе, — умоляет глазами Роман, его лицо искажено болью.
Я замираю на мгновение, и мы оба смотрим друг на друга.
— Хорошо. Но моя мама должна знать, где я. Она с ума сойдет, если приедет за нами, а там будет только Нора.
Роман кивает и закрывает дверь. Как только слышу щелчок, я тянусь вперед и нажимаю на маленькую кнопку, чтобы запереть ее. Потом развязываю пиджак Романа, позволяя ему упасть на пол, и поворачиваюсь спиной к зеркалу.
И всхлипываю.
На моей заднице большое круглое красное пятно. Темный, но яркий красный цвет, который безошибочно можно назвать кровью. Мои рыдания беззвучны, но от них щемит в груди и болят ребра. В груди колотится сердце, когда я хватаю ткань по бокам и начинаю тянуть ее вверх. И продолжаю задирать платье, пока оно не оказывается на талии, и мои кремового цвета трусики становятся видны.
Просунув большие пальцы за пояс, я стягиваю их вниз и съеживаюсь, когда я вижу красные пятна на ластовице.
Я иду к ванной, вытираюсь, ненавидя красное пятно, которое остается на туалетной бумаге.
Тук, тук.
— У меня здесь есть кое-какая одежда и, эм, сумка, чтобы положить в нее твои... вещи. Я буду в своей комнате.
Я ничего не говорю, от смущения у меня горит лицо, а слезы не перестают течь.
Как только слышу знакомый скрип половиц, стонущих под его весом, когда Роман возвращается в свою комнату, я встаю, ковыляю к двери и как можно тише открываю ее и затаскиваю все внутрь. Пара нижнего белья Норы лежит между спортивными штанами и футболкой Романа. Я бы не влезла в одежду Норы. Потому что слишком высокая, а она слишком маленькая. Возможно, именно поэтому Роман выбрал для меня свою одежду.
Надеваю все, раскрываю прокладку и прикладываю липкой стороной к нижнему белью. Когда я натягиваю трусики, мне снова хочется зарыдать.
Такое ощущение, что на мне чертов подгузник.
Это мерзко и неудобно, но я не вижу другого выхода. Затем сворачиваю свое старое нижнее белье и платье, запихивая их внутрь пакета. Надеюсь, мама сможет вывести пятно с платья. Оно мне очень нравилось.
Я открываю дверь в ванную, и за ней стоит Голди. Уверена, что мои глаза покраснели и припухли, но сочувственное выражение на ее лице заставляет меня думать, что она уже знает, что происходит.
— О, милая. Мне так жаль, что это случилось сегодня. — Она притягивает меня к себе и крепко сжимает. — Я собираюсь забрать Нору, чтобы твоей маме не пришлось этого делать. Но твоя мама хотела, чтобы ты вернулась домой через пару часов, если ты захочешь побыть здесь еще немного.
У нее понимающее выражение лица, и все, что я могу сделать, это кивнуть. Как будто она все знает.
Она знает нас.
— Хорошо, дай мне знать, если тебе что-нибудь понадобится.
— Спасибо, — шмыгаю носом, потирая глаза, разворачиваюсь и ступаю босыми ногами по желтоватому ковру.
Дверь спальни Романа открыта, и он сидит на краю кровати с гитарой на коленях. На тумбочке стоит высокий стакан с прозрачной жидкостью — полагаю, водой — и две маленькие красные таблетки.
Он замечает меня, когда я захожу внутрь, и, встав, прислоняет гитару к кровати.
— Эта одежда подошла? Я собирался взять что-нибудь из одежды Норы, но, полагаю, все они будут слишком малы.
Я киваю.
— Все в порядке.
Снова бросаю взгляд на стол, испытывая невероятную жажду, так как мне так и не удалось выпить тот пунш, который Трэвис должен был принести для меня ранее.
— О, вот. Вот немного воды, и мама сказала, что «Адвил» поможет, если у тебя болит живот.
Я киваю, подхожу к столу и запиваю таблетки водой, делая большие глотки, пока весь стакан не пустеет. У меня сводит желудок, и я хмурюсь.
— Может, мне стоит пойти домой? Я неважно себя чувствую.
— Могу проводить тебя, если хочешь. Или ты можешь остаться здесь, а я немного поиграю для тебя?
Я думаю о том, как вернусь домой и как мама будет волноваться из-за того, что у меня начались месячные. Она будет преследовать меня и задавать кучу вопросов, спрашивать, как я себя чувствую, и говорить о женственности. Или могу остаться здесь с Романом, пока меня не заставят вернуться домой.
— Я останусь, — шепчу я.
Он улыбается, и я заползаю под его голубое одеяло, которое пахнет им. Оно тяжелое и плотное. Я бы безумно потела, если бы пользовалась им каждую ночь, но сейчас я замерзла, как будто у меня озноб. Наверное, от потери крови, поэтому с благодарностью проскальзываю между простынями, так сильно пахнущими Романом, и зарываюсь под его толщу.
Я ложусь к нему спиной и сворачиваюсь калачиком. Прижимаю колени к груди, касаясь пальцами ног его прохладных простыней.