Подавляю рыдание и смотрю на Брайса. Он смотрит на меня с сочувственным выражением, в то время как мое лицо краснеет, глаза слезятся, и я с трудом сдерживаю рвущийся наружу крик.
— Роман идиот, — говорит он. — Полагаю, ты не пойдешь на бал?
Хмурюсь. Я совсем об этом забыла. У меня есть платье, а у Романа — подходящий смокинг. Должно быть, теперь это не в счет.
— Наверное, нет.
— Ну, если пойдешь, может, ты могла бы оставить для меня танец?
— Конечно.
А вот и нет. Без Романа я вообще не пойду.
Я этого не говорю, потому что, хотя мысль о танце в объятиях другого мужчины почти парализует, может быть, так и должно быть.
Мы порознь.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
РОМАН
Сижу на кровати, покачивая ногой, с пустой сумкой передо мной. Столько всего нужно сделать в ближайшие полторы недели, но я не могу найти в себе силы, чтобы собрать вещи или сделать хоть что-то из того, что должен сделать перед переездом через всю страну.
Единственное, о чем я думаю, — это Луна.
Она избегает меня.
Я не знаю, что делать, и это убивает меня изнутри. Мои родители знают об этом, ее родители знают об этом, мои друзья знают об этом.
Мне не хочется оставлять ее. Мои внутренности словно разрываются на части при одной мысли о том, что я могу оказаться в другом штате, чем она. Но у меня нет другого выбора.
Все говорят мне, что нужно рискнуть. Что если этому суждено случиться, то так и должно быть.
Но как может быть что-то правильным, когда это кажется чертовски неправильным?
Как я могу уйти, когда каждая косточка в моем теле болит от желания остаться?
Я позволил Луне побыть одной в первый день, зная, что ей, возможно, понадобится немного пространства. На второй день разыскал ее, но ее мама сказала, что она плохо себя чувствует. Жалость на ее лице, когда мама Луны сказала мне об этом, дала понять, что мы оба знаем, что та лжет.
Вчера пытался поговорить с Луной в школе, но она убегала от меня при каждом удобном случае. Я мог бы удержать ее, крикнуть, чтобы та выслушала меня. Заставить ее понять. Но это не она, и это не мы.
Мы никогда не злились друг на друга. У нас все было хорошо. А теперь все пошло наперекосяк, и это так чертовски неправильно.
Глядя на пустую сумку и гитарный чехол, валяющиеся на полу, с отвращением качаю головой. Если я что-то и знаю, так это то, что не могу оставить нас в таком состоянии. Я должен все исправить, иначе откажусь уезжать. Всем придется смириться с этим.
Я беру ключи с тумбочки, точно зная, где Луна сейчас находится.
Она танцует.
Я игнорирую маму с папой на кухне и выхожу на улицу. В это время суток птицы и лягушки звучат странно громко. Обычно они громче всего звучат ранним утром или поздно вечером, когда солнце садится. То, что они сейчас громкие, заставляет меня думать, что они кричат на меня. Говорят, что я тупой идиот, который не знает, что делает.
Они были бы правы.
Я запрыгиваю в машину и выезжаю с подъездной дорожки. Мама Луны стоит на коленях перед своей клумбой, выдергивая сорняки. Услышав звук моей машины, она поднимает голову и вытирает лоб тыльной стороной перчатки. На лбу остается коричневая полоска грязи, но мое внимание привлекает выражение ее лица.
Она грустит.
Мама Луны понимающе смотрит на меня, как будто точно знает, куда я еду. Она возвращается к своим растениям, я принимаю это как согласие все исправить.
Две наши семьи объединились в одну. Если что-то не так с одним из нас, вся наша группа находится в дисфункции.
Я должен все исправить.
Лечу по дороге, опустив стекла, и мои каштановые волосы развеваются на ветру. Высовываю руку из окна, и чувствую, как горячий ветерок шлепает по моей коже.
Солнце садится, а это значит, что Луна закончит танцевать в любой момент.
Но что, если ее там нет?
Это заставляет меня немного ускориться, и колеса с визгом проносятся по дороге, когда я поворачиваю направо к городу. Я мгновенно вижу Луну, стоящую перед студией с зажатыми в ладони пуантами. Она с кем-то разговаривает, и я резко сворачиваю на первое попавшееся парковочное место и выпрыгиваю из машины.
Это парень.
Я узнаю его. Это один из тех ублюдков из школы, Брайс. Он и все остальные парни в школе неравнодушны к Луне, сколько я себя помню. Она не замечает таких вещей, слишком сосредоточена на своих друзьях, на мне и на танцах. Но я замечаю. Вижу, как их взгляды устремляются на Луну, когда она проходит мимо. Вижу, как их взгляды задерживаются на ней, и как все они всегда готовы помочь ей по первому требованию. Неважно, в чем именно: все они хотят подружиться с ней. И мальчики, и девочки.
Я резко захлопываю дверцей, и вся машина сотрясается от удара. Это отрывает Луну и Брайса от их разговора. Глаза Луны расширяются от удивления, затем она опускают лицо с печальным взглядом. Это заставляет меня сбиться с шага, и мне хочется упасть на колени прямо здесь и умолять ее простить меня.
Брайс выглядит встревоженным, и я уверен, это потому, что мое лицо искажено гневом из-за его присутствия. Его не должно там быть. Что он там делает? Он наблюдает за ней? Преследует ее?
Мои мысли принимают мрачный оборот, и я вдруг начинаю сомневаться, смогу ли вообще оставить ее.
— Луна, — говорю я, пристально глядя на нее и пытаясь донести свои мысли, когда добираюсь до нее.
— Роман. — Ее голос срывается, когда она обращается ко мне, и я хочу засунуть руку ей в грудь и погладить ее сердце.
Мне плохо видно ее лицо, но из того, что я могу разглядеть, замечаю, что ее щеки покраснели, а кожа под глазами немного припухла. Как будто она плакала.
Хмурюсь, глядя на Брайса.
— Что ты с ней сделал? — подхожу к нему, возвышаясь над ним, как и над всеми в школе.
— Ничего, — смотрит на меня с раздражением Брайс, как будто я испортил их момент.
«Съебись».
Я показываю на Луну.
— Тогда какого хера она плачет? Что, черт возьми, ты с ней сделал, а?
Кладу руки ему на грудь, и толкаю Брайса. Потому что я в бешенстве. На него и на себя. Но в основном потому, что просто хочу, чтобы он отвалил от нее на хрен.
— Роман! — кричит на меня Луна. Она хватает меня за руку, ее ногти впиваются в мою кожу, когда та тянет меня прочь, царапая меня при этом.
— Держись от нее подальше, — рычу я на него, отступая, потому что сейчас больше всего на свете хотел бы, чтобы руки Луны были на мне.
Луна не любит насилие. Она выросла с родителями-хиппи и сама наполовину хиппи. Насилие — это последнее, чего та хочет, и я знаю, что разочарую Луну еще больше, если сделаю то, что хочу, например, выбью дурь прямо из его уродливой рожи.
Брайс качает головой, как будто смущен и рассержен моими действиями. И скользит глазами к Луне. Я следую за его взглядом, шагнув прямо в поле его зрения, чтобы он ее не увидел.
— Увидимся, Луна. Может быть, на выпускном?
Я смеюсь, горький лай вырывается из моего горла при этих словах.
— Нет, ты ни хрена ее не увидишь.
Ногти Луны впиваются в мою кожу, разрывая верхние слои, когда ее охватывает ярость.
— Роман, ты гребаный мудак. — Луна наклоняет голову к моему плечу: — Может, и увидимся, Брайс. Поговорим позже.