Я чувствую, как пылает мое лицо, как горят щеки, как ярость закипает во всем моем теле.
— Может быть? Может быть? Ты, блядь, издеваешься надо мной, Луна? Может, ты увидишь его на выпускном? — вырываю руку из ее хватки и вижу маленькие лунные полумесяцы от ее ногтей, на некоторых из них запекшаяся кровь. — Кто ты сейчас?
Луна хмурится, глядя на меня, в ее серых глазах горит чистый гнев.
— Кто я? Кто ты, Роман Холл? Как ты мог принять такое судьбоносное решение, не обсудив его сначала со мной? Ты знаешь, что это со мной сделало? Ты знаешь, что я чувствовала последние несколько дней? — Слезы снова наполняют ее глаза, стекая по щекам.
Поднимаю руку, готовый вытереть влагу, но Луна качает головой, отступая назад и оказываясь вне пределов моей досягаемости.
— Нет. Ты не имеешь на это права. Не сейчас.
— Луна, я совершил ошибку. Я останусь. Я не уеду. Пожалуйста, я не могу допустить, чтобы ты на меня злилась.
— Нет! — взмахивает рукой в воздухе Луна. — Я не хочу, чтобы ты оставался. Это твоя мечта, Роман. Ты никогда не простишь меня. Я никогда не прощу себя. Мне просто хотелось, чтобы ты поговорил со мной. Просто... а как же мы? — понижает голос Луна, печаль капает с каждого слова, как дождевая вода с лепестка. Медленно. Измученно.
Она сломлена.
Я подхожу к ней, и на этот раз она позволяет мне. Хватаю Луну за трясущиеся руки. Она дрожит от того же страха, что и я. Потерять друг друга. Навсегда.
Я не могу позволить этому случиться.
— Ты хочешь, чтобы я остался? — честно спрашиваю я.
Потому что я бы так и сделал. В конце концов, Луна — самый важный человек в моей жизни. Если она хочет, чтобы я остался здесь, я сделаю это в одно мгновение. К черту запись и к черту моих друзей.
Ее тело теряет напряжение.
— Нет. Я хочу, чтобы ты уехал. Это то, что ты должен был сделать.
— Поедем со мной, — умоляю я. — Пожалуйста. Просто поедем со мной. Так мы сможем быть вместе.
Луна хмурит брови, прижимая пальцы ног к асфальту от удивления.
— Что? Как?
— Просто сделай это. Поедем со мной. Ты можешь закончить школу позже. Или вообще не заканчивать. Или, черт возьми, пусть твоя мама учит тебя дома, мне все равно. Для меня это не имеет значения. Лишь бы ты была со мной, верно? Сейчас и всегда?
— Сейчас и всегда... — прикусывает губу Луна, кожа вокруг зубов белеет от напряжения.
Ее глаза снова наполняются слезами, и на этот раз я протягиваю руку и прижимаю ее к щеке Луны, чтобы поймать слезу, прежде чем она успеет скатиться.
— Я не могу, — говорит она, прерывисто дыша.
— Почему нет?
Меня охватывает паника, и я снова хватаю ее за руки и впиваюсь пальцами в ее, превращая светло-розовые пальчики в призрачно-белые.
— Потому что твоя мечта — музыка. Моя мечта — танец. Я не могу отказаться от этого. У меня есть практика. Есть моя семья. У меня есть Джульярд, Роман. Тебе суждено исполнять песни для всего мира. Мне суждено танцевать для всего мира. Может быть, наши мечты все-таки ведут нас разными путями.
Я притягиваю Луну к себе, пока ее грудь, обтянутая купальником, не касается моей рубашки. От нее пахнет потом. Она пахнет печалью. Так, так много печали.
— Нет. Один год, Луна. Через год я перееду с тобой в Нью-Йорк. Мы снимем квартиру, и ты сможешь поступить в Джульярд. Возможно, мне придется гастролировать, но я буду дома с тобой так часто, как только смогу. Мы будем вместе. Через год, Луна. Не отказывайся от меня.
Луна плачет, прижимаясь грудью к моей, вибрация разносится по моим венам. Мое сердце перестает биться, когда смотрю на нее. Я смотрю, как полупрозрачные слезы стекают по ее щекам. Они попадают на ее губы, и Луна слизывает их.
— Один год, Роман. Один мучительный год. Но ты должен пообещать, что будешь писать мне и звонить хотя бы раз в неделю.
Я прижимаю ее к себе.
— Я обещаю, малышка. Я обещаю тебе все, что угодно.
— Один год, — бормочет она мне в губы.
— Один год, — эхом отзываюсь я, прижимая ее губы к своим.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
ЛУНА
Моя кровать кажется мягкой под моими руками, когда я провожу пальцами по стеганому одеялу. Моя мама сшила его для меня в прошлом году, разные заплатки были сделаны из мягких квадратных узоров. Оно так похоже на мою маму, и мое настроение прямо сейчас вызывает у меня желание свернуться калачиком и зарыться лицом в ткань, позволяя ее мягкости высушить мои слезы.
Верх моего розового платья облегает меня, как у платья принцессы. Оно напоминает мне купальник. И такой мягкий и женственный розовый цвет. Нижняя половина моего платья выполнена из тюля. И из-за множества слоев я чувствую себя принцессой. Она собирается вокруг моей талии. Я нажимаю на нее, но ткань снова распушается.
Верхняя часть платья — нежно-розовый атлас, который обнимает мои изгибы благодаря небольшой отделке. Оно без бретелек, гладкое, как шелк, и с завязками сбоку.
Я выгляжу прекрасно, хотя чувствую себя совсем не так. Мое сердце разрывается. Я чувствую, как маленькая трещинка, начинающаяся с самого верха, медленно раздирает остальную часть моего сердца. Больно дышать. Больно бодрствовать. Больно говорить. Все болит, острая боль проникает глубоко в душу. Я не хочу, чтобы сегодняшний вечер наступил, потому что это означает, что все кончено. Все будет кончено.
Сегодняшняя ночь — последняя, которую я проведу с Романом в течение целого года. Да, возможно, у меня будут каникулы, когда он будет в городе. Но в целом сегодняшняя ночь — это последний раз, когда тот будет моим, только моим, на целый год. Быть вдали от него в течение длительного времени — это то, с чем я даже не знаю, как справиться. С тех пор как мы познакомились, я не разлучалась с ним больше чем на день, может, на два. Мысль о том, что я не увижу его лица, не прикоснусь к его коже, причиняет боль. Это чертовски больно.
Последняя неделя была заполнена его подготовкой к туру. То, что, как я думала, будет днями, когда мы будем разговаривать, прикасаться друг к другу и проводить каждый момент вместе, превратилось в неделю, когда он звонил по телефону, собирал вещи, координировал действия со своей группой и был в целом занят.
Я чувствую себя одинокой.
Сегодня выпускной, и Роман очень хотел, чтобы все было по-особенному. Он снял номер в отеле всего в нескольких километрах от Шэллоу-Лейк, чтобы мы могли побыть наедине. Я должна быть рада побыть с ним наедине. Чтобы снова испытать близость с ним. Но чувствую себя узлом, который развязался со временем, и мне осталось только подтянуть его, прежде чем я рассыплюсь окончательно.
— Тук-тук.
Дверь открывается, и на пороге появляется моя мама с мягкой улыбкой на лице.
— О, Луна, ты прекрасно выглядишь. Посмотри, какое красивое платье. — Ее глаза начинают слезиться, а я снова опускаю взгляд на одеяло, не в силах воспринимать чьи-либо эмоции. Потому что разваливаюсь на части. Полностью.
У меня достаточно сил, чтобы справиться только с собой. И даже с собой я едва справляюсь.
— В чем дело, Луна? — подходит ко мне мама, садится рядом на край кровати и заправляет мои закрученные волосы за ухо. Ее пальцы теплые, когда они касаются моего виска. Она пахнет так тепло, так успокаивающе. Как сад за окном и намек на косяк. Мне хочется прижаться к ней, зарыться под ее кожу и умолять, чтобы она избавила меня от боли.
Я пожимаю плечами, мое горло сжимается от эмоций. Не хочу плакать, потому что только что провела последний час, совершенствуя свой макияж. Я заранее позаботилась о том, чтобы все мои слезы были выплаканы, но с тех пор как сделала последний взмах тушью, моя печаль усилилась в десять раз.