— Мне очень жаль. Мне так жаль, что я заставил тебя ждать. Это моя вина, и я беру на себя всю ответственность. Но неужели ты хочешь сказать, что из-за этого ты собираешься отказаться от всего, что у нас есть, от всего нашего существования? Чтобы сбежать на Гавайи?
Она хмурится на меня.
— Я не убегаю. — Луна вырывает свои руки из моей хватки и отступает назад. — Мне пора научиться быть самой собой, Роман.
— И что это значит? Для меня? Для нас?
Когда Луна смотрит на меня в этот раз, в ее глазах совершенно нет эмоций.
— Нет, не говори этого, Луна, — тычу пальцем ей в лицо, трясясь, дрожа от ужаса. — Не говори мне этого, или я клянусь гребаным Богом.
— Думаю, между нами все кончено, Роман.
Слезы наворачиваются на мои собственные глаза, и я иду, чтобы схватить ее, но она замирает, уклоняясь от моего захвата.
— Пожалуйста, Роман. Я думаю, тебе следует уйти.
— Я не уйду вот так, — стискиваю я зубы. — Не оставлю нас. Не откажусь от нас. А ты?
Ее глаза снова наполняются слезами, и я наблюдаю, как одна из них стекает по ее щеке. Она качается на ее дрожащем подбородке, прежде чем упасть. Я протягиваю руку ладонью вверх и ловлю ее слезу. Закрываю ладонь, удерживая слезу, потому что, похоже, она собирается сохранить мое сердце.
— Я не хочу отказываться от нас, Роман. Но за последний год моя жизнь превратилась в ничто. Мне нужно заняться этим. Мне нужно понять, кто я. Без танцев. Без... тебя. Мне нужно найти себя.
Я отступаю назад, чувствуя холод во всем теле, которого никогда раньше не чувствовал. Летняя жара должна была прилипать к моей коже, а сильная влажность — покрывать влагой лицо, руки и шею. Но вместо этого я чувствую себя так, словно зашел в морозильную камеру и заперся внутри, не имея выхода. Мне кажется, что температура всего моего тела падает с каждой секундой.
«Я чувствую себя мертвым».
— Значит, это все? Это все для нас?
— Это все, — подтверждает Луна голосом, лишенным эмоций. Я высосал их из нее. Обескровил ее. Ей больше нечего дать, и это все моя вина.
Провожу рукой по лицу, и в груди у меня все переворачивается от шока. Я не так представлял себе это воссоединение. Совсем наоборот. Я не знаю, как к этому относиться. И едва знаю, как дышать в этот момент. Мне кажется, что в сердце торчит нож, но когда смотрю вниз, то вижу, что это всего лишь моя простая черная рубашка, которая поднимается и опускается от тяжелого дыхания.
— Тогда, я думаю, это прощание, — говорю я, наклоняясь, чтобы поднять свою сумку.
Я оборачиваюсь и вижу, как печаль проступает из каждой поры на ее теле.
— Могу я... могу я хотя бы обнять тебя? Один раз, прежде чем ты уйдешь?
Луна раскрывает объятия, не говоря больше ни слова. И я бросаю сумку, бегу к ней и поднимаю ее на руки. Не задумываясь, кладу руку ей на затылок и прижимаю ее губы к своим. Если мы целуемся в последний раз, я собираюсь сделать так, чтобы это того стоило.
Вдыхаю каждую ее частичку, мои жадные губы берут, и берут, и берут, пока я больше не могу терпеть. Целую ее, пока Луна не отстраняется, хватая ртом воздух. Я ставлю ее на ноги, заправляя волосы ей за ухо.
— Я буду здесь. Я всегда буду ждать. Одна неделя. Один месяц. Один год. Может быть, вечность. Но я буду ждать тебя. Мы — родственные души, и это не проходит бесследно. Я так сильно люблю тебя, Луна. Сейчас и всегда.
— Сейчас и всегда, — шепчет она, слова едва слетают с ее губ.
В последний раз провожу большим пальцем по ее губам, глядя в ее серые глаза. Я никогда не встречу другую Луну. Никогда больше. Она — это все для меня.
Надеюсь, что, когда все это закончится, я стану всем для нее.
Я разворачиваюсь, потому что не выдержу, если останусь в этой комнате еще на секунду. Нагнувшись, снова поднимаю сумку за лямки и, не оглядываясь, выхожу из ее комнаты.
Я делаю всего несколько шагов по коридору, когда слышу ее всхлипывания и тихий грохот, как будто она упала на пол. Останавливаюсь на месте, так сильно желая обернуться, но зная, что если я это сделаю, то никогда не отпущу ее.
Вместо этого я сжимаю лямки своей сумки, представляя, что выжимаю из них жизнь. Продолжаю идти, направляясь на кухню, и снова останавливаюсь, когда вижу родителей Луны. Джейн стоит на кухне, прислонившись плечом к стене. Она держит в руке салфетку, прижатую к лицу, и беззвучно плачет. Чарли стоит позади Джейн, положив руку ей на плечо, а на лице грустное выражение. Он смотрит на меня с несчастным видом, как будто чувствует себя виноватым во всей этой ситуации.
Кажется, никто на меня не злится.
Все выглядят потерянными.
Я ничего не говорю, выходя из дома, хлопая за собой дверью.
Иду через наши дворы, чувствуя себя таким потерянным и растерянным. Как будто я пьян или под кайфом. Не знаю, в какую сторону идти, и как складывать слова на языке. Москитов до фига, и я даже не отмахиваюсь от них, бесцельно шагая, насекомые беспрестанно жужжат вокруг моего лица. Когда я приближаюсь к своему двору, включается наружный свет. Дверь открывается, и там стоит моя мама, ее лицо мокрое от слез, когда она раскрывает для меня свои объятия.
Я роняю сумку, глаза наполняются слезами, а из груди вырывается душераздирающий стон. Я не из тех, кто плачет, но по какой-то причине, когда речь заходит о Луне, мои эмоции обостряются.
Я иду прямо в мамины объятия, мои крики тяжелы и глубоки, моя боль пронизывает до костей. Мое сердце разбито.
Я потерял ее.
Я потерял ее.
Я потерял ее.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
ЛУНА
1997
Звук воды, журчащей между камнями, доносится до моих ушей, а на заднем плане звучит тихая мелодия «The Sound of Silence» Саймона и Гарфанкеля. Окунаю пальцы в прохладную воду, солнце припекает мою обнаженную спину, пока я наматываю кусочек хризоколлы12 на бечевку, совершенствуя еще один из моих ловцов снов.
Прижимаю руку к бровям и вижу горячее, круглое и яркое солнце, стоящее высоко в небе. Зазубренные красные горы на Тропе Апачей не делают его менее жарким здесь, в пустыне. Солнце нагревает песок, песок нагревает воздух, и воздух становится таким сухим и удушливым, что трудно дышать. К счастью, у нас хорошее место у реки.
Это место совсем не похоже на Висконсин, где воздух был немного влажным и пах смесью коровьего навоза, свежего воздуха и озерной воды. От этой мысли мои ноги перестают отстукивать в такт музыке.
Я скучаю по родителям. Интересно, как у них дела? Моя мама все еще занимается садоводством на улице? По-прежнему ли у отца любимое место за кухонным столом, откуда тот может одновременно наблюдать за озером и моей мамой? Он по-прежнему любит обжигающе горячий черный кофе?
Я качаю головой.
Он всегда будет любить черный и горячий кофе.
После того, как родители высадили меня на остановке «Грейхаунда», я запрыгнула в автобус, направляющийся в Сан-Диего, где затем должна была пересесть на рейс до Мауи.
Сидя в автобусе, пропахшем грязными носками и потом, прижимала заплаканное лицо к окну, наполовину желая выпрыгнуть и побежать домой, надеясь, что Роман все еще там и что я смогу умолять его принять меня обратно. Молить его о прощении.
Другая часть меня хотела, чтобы автобус ехал быстрее, чтобы я как можно быстрее убежала от своего прошлого и создала новое будущее.
Затем я встретила Уилли, Нила, Шону и Триш. Все мы направлялись в разные места. Немного заблудились, не совсем понимая, что ищем. Просто что-то новое, что-то свежее, во что можно окунуться с надеждой, что с другой стороны все будет хорошо.