Я хочу домой.
«Хочу вернуться к нему».
Лошадь смотрит на меня, ее черные глаза медленно моргают. Ее хвост взмахивает все сильнее, почти в такт. Он раскачивается взад-вперед каждый раз, как бьется мое сердце. Как будто мы синхронизированы, каким-то образом связаны.
Тянусь рукой вверх, желая прикоснуться к ней. Желая почувствовать ее и задаваясь вопросом, будет ли это похоже на возвращение домой.
Что она пытается мне сказать?
В тот момент, когда собираюсь коснуться ее жестких волос, тело лошади дергается, и она убегает вдаль, ее ноги тяжело скачут, ударяясь о землю. Ее белая грива развевается в красном закате, и из моего глаза вытекает слеза.
Мой подбородок дрожит.
«Вернись. Пожалуйста, вернись».
— Ребята, вы тоже это видели? Или у меня галлюцинации? — произносит Нил.
Я поворачиваю голову и смотрю на них расширенными от шока глазами. Они все смотрят на меня широко раскрытыми глазами, их челюсти отвисают, когда они смотрят вдаль.
Оборачиваюсь, чтобы посмотреть туда, где только что была моя галлюцинация, и вижу только пыль, оседающую на землю, бледно-желтый песок, окрашенный в красный цвет заходящим солнцем.
— Вы видели ее? — восклицаю я.
Я думала, что это было в моем воображении. Но это было не так. Она была реальной. Лошадь была реальной, и я не знаю, что это значит, но тот факт, что мое сердце бьется сильнее, а тело наполнено адреналином, заставляет меня понять, что это значит.
Это был он. Это была моя родственная душа.
Это был Роман.
«Не сдавайся».
Если бы он сказал мне что-нибудь прямо сейчас, это было бы не сдаваться.
— Ребята? — раздается дрожащий голос.
Я оборачиваюсь и вижу Триш, которая смотрит на Шону. Я смотрю на нее и вижу, что глаза Шоны едва открыты, а колени трясутся всего несколько мгновений, прежде чем она падает на землю. Ее веки широко открываются, закатываясь к затылку, демонстрируя белки глаз. Ее челюсть напрягается, все мышцы на лице и шее приходят в движение.
Затем ее начинает колбасить. Шона сильно дрожит, позвоночник выгибается дугой. Все ее тело напрягается, руки судорожно прижимаются к бокам, а тело бьется о землю.
— Что с ней? — кричит Триш.
— У нее припадок! — кричит Нил, подбегая к ней.
Он толкает ее на бок, прижимая своим телом к земле. Он подносит пальцы к ее щеке, наклоняя ее лицо к земле.
— Что ты делаешь? — кричу я, хватаясь за волосы. Дергаю за кончики, чувствуя себя беспомощной, чувствуя тошноту, чувствуя, что теряю гребаный контроль.
— Я пытаюсь ей помочь! — кричит он.
Триш плачет:
— Похоже, ты причиняешь ей боль.
Нил хмуро смотрит на нее, прижимая к земле. Шона продолжает биться под ним. Мы все смотрим на Нила, который пытается контролировать Шону, чтобы она не причинила себе вреда.
— Шона! — плачу я, желая, чтобы это закончилось. Желая, чтобы все закончилось.
Наконец, это происходит.
Тело Шоны обмякает под Нилом. Он мгновенно скатывается с нее, упираясь коленями в песок, и укладывает ее на спину.
Она неподвижна.
Ее глаза широко открыты.
— Что с ней? — шепчу я, у меня отвисает челюсть.
— Шона! — кричит Триш, падая на землю.
Триш трясет ее за плечи, пальцы впиваются в кожу, пытаясь разбудить.
— Очнись, Шона! Очнись, мать твою!
— Черт, — бормочет Нил рядом со мной.
Я смотрю на него, нахмурившись, отступая на шаг в сторону Шоны. Присаживаюсь на корточки, мои колени скрипят и болят, когда я беру ее за руку. Мои пальцы проходят по теплой коже ее ладони и скользят вверх, пока не доходят до запястья. Я прижимаю пальцы к сухожилиям, крепко сжимаю и закрываю глаза.
«Пожалуйста».
Триш плачет рядом со мной, но я не отвлекаюсь. Надеюсь на что-то. На что угодно.
«Пожалуйста».
Ничего.
Открываю глаза, и смотрю на Нила.
— Она ушла.
Его челюсть сжимается, и он отводит взгляд от нее, вдаль.
— Нам лучше вернуться в лагерь.
Триш переминается с ноги на ногу, камни под ней скрипят.
— Я не оставлю ее здесь! — Ее голос отдается эхом вдалеке.
Он смотрит вниз, не удостаивая Шону взглядом, когда смотрит на Триш.
— Кто ее понесет, а? Мы все чертовски обезвожены. Если только ты не хочешь, чтобы у кого-то из нас тоже случился тепловой удар и припадок? А? — широко разводит руки в стороны Нил.
Мы все смотрим на него, солнце едва освещает его очертания. В этот момент мы все погружены в темноту, видимость на этой горе исчезла.
Смотрю на Шону. Триш поднимает руки, кладет ладони на глаза и закрывает их. Я шмыгаю носом, чувствуя, что слезы должны вырваться наружу, но у меня все пересохло.
— Мы можем хотя бы переместить ее? — шепчу я, глядя на умиротворенное лицо Шоны.
Я не особо знала Шону. И мало что знаю о ее родителях или о ее жизни. Знаю только, что она родом откуда-то из Вирджинии. Она была свободной душой. Очень классная девчонка. Мы с ней хорошо ладили.
Я слышу шаги рядом с собой, и Уилли и Нил подходят. Уилли хватает ее за ноги, а Нил — за руки. Они поднимают Шону, и ее тело приобретает форму буквы U, когда они подносят ее к горе. Они поддерживают ее, устраивая за каким-то кустом.
— Мне кажется, нам нужно похоронить ее или что-то в этом роде, — плачет Триш.
Уилли качает головой.
— У нас нет сил. Нам нужно вернуться, пока еще один из нас не упал.
Мы все смотрим на Шону, зная, что он прав, но желая, чтобы это было неправдой. Мы слишком устали, слишком обезвожены, чтобы делать что-то еще. Нам нужно вернуться в лагерь, и возвращаться нужно немедленно.
Бросив последний взгляд на Шону, мы разворачиваемся и продолжаем наш путь, каждый из нас обезвожен, но заходящее солнце и восходящая луна дают нам столь необходимый глоток прохладного воздуха.
Мое тело болит, разум плачет. Но я продолжаю идти.
Ради него.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
РОМАН
У меня дрожат колени, белый блокнот на коленях соскальзывает в сторону. Ловлю его, но снова кладу блокнот на колени, и процесс начинается заново.
Я пиздецки раздражен.
Сегодня слова не идут. Я чувствую себя потерянным и растерянным.
Прошлой ночью мне приснился самый странный сон.
Мне снилась Луна. Она была грустной. Была такой грустной и чертовски разбитой и просто смотрела на меня. Смотрела на меня так, словно отчаянно нуждалась в помощи. Мольба в ее глазах выворачивала наизнанку. Луна нуждалась в спасении, где бы она ни была, что бы ни делала, я был ей нужен.
Я знаю это до глубины души.
Я смотрю в ночь, на калифорнийском небе нет ни одной звезды. Город шумный, загрязненный, всегда оживленный. Если честно, я его чертовски ненавижу. Ненавижу шум и людей.
Это начинает надоедать.
Я уже не знаю, чего хочу. Но это ложь, потому что на самом деле знаю, чего хочу.
Я хочу ее.
Смотрю на небо, моя шея болит, когда я вглядываюсь в темноту.
Она где-то там, и ей нужна долбанная помощь.
В тот момент, когда я собирался дотянуться до нее, прикоснуться к ней, открыть рот и заговорить, я проснулся и не смог снова заснуть. И вот теперь сижу на террасе нашего многоквартирного дома, наблюдая за ночной жизнью, которая никогда не замирает. Желая, чтобы мой мозг отключился, но знаю, что этого никогда не произойдет.