— Мы расстались, — шепчу я, прерывисто дыша. Даже слова, срывающиеся с моего языка, причиняют боль. А произнести их вслух — просто мучительно.
— Вы расстались, — фыркает он. — Ты влюблена в мужчину, с которым даже не встречалась и которого не видела много лет.
Уилли качает головой, в его глазах гнев и жалость.
— Я отправляюсь с ними в Санта-Круз. Пойдешь со мной или нет, мне, блядь, уже все равно, — топает прочь Уилли, и песок попадает мне под ноги.
Наблюдаю за всеми, чувствуя, что это поворотный момент в моей жизни. Я на распутье. И могу либо уйти из этой группы, с которой была три года, либо развернуться и вернуться к той жизни, которую оставила позади. Кто знает, что меня ждет, во что я могу вляпаться. От одной этой мысли замираю, страх крепко сжимает мое горло.
— Луна, пойдем! Мы уходим! — Триш машет мне рукой, на ее лице сияет улыбка. Ей не терпится отправиться дальше, наше пребывание здесь подходит к концу.
Может быть, именно поэтому я так долго тянула сегодня. Знала, что скоро уеду отсюда, и мне нужно было в последний раз взглянуть на пляж, на воду в Южной Калифорнии.
Не знаю почему, но по какой-то причине мне кажется, что я здесь в последний раз.
— Ты идешь? — снова спрашивает она.
Кусаю губы, мое сердце бешено колотится. У меня нет достаточно времени, чтобы подумать о том, что я хочу сделать. Хочется сесть, взвесить все «за» и «против», но у меня нет времени.
Сейчас или никогда.
— Иду, — говорю я, в основном самой себе.
Я приподнимаю юбку, края которой намокли от воды, и иду к своим друзьям и Дэдхедам. С каждым моим шагом сомневаясь, правильное ли я принимаю решение.
Только время покажет.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
ЛУНА
Поездка в Санта-Круз — долгая и стесненная. Час за часом мы наблюдаем, как пролетает побережье, пока мы едем на север. В машине пахнет марихуаной, и это так сильно напоминает мне о доме, что я закрываю глаза, откидываю голову на потрескавшееся сиденье, от которого пахнет дымом, и слушаю, как на повторе играют «The Grateful Dead».
Кроу и Даная женаты, им где-то за тридцать. Они путешествуют по побережью уже десять лет, а до этого мотались из штата в штат, но всегда возвращались в Калифорнию. Они посещают множество фестивалей и собраний радуги16. Я не знала, что это такое, но рада, что именно Триш спросила.
— Что такое «собрание радуги»? — спрашивает Триш, и на ее лице отражается замешательство.
Даная оборачивается, в ее темных глазах искрится смех. И у Данаи, и у Кроу есть дреды, хотя я думаю, что это скорее из-за отсутствия расчески или щетки для волос, чем из-за чего-либо еще. У Данаи каштановые волосы собраны в пучок на затылке, его поддерживает лоскут ткани.
— Собрание радуги — это как круг мира. Многие люди приезжают со всей страны, чтобы отпраздновать вместе с нами.
— Что отпраздновать? — спрашиваю я.
— Жизнь, — пожимает Даная плечами, как будто это самый простой ответ на свете. — Мы молимся за мир во всем мире.
— Просто куча людей, которые ищут в жизни одного и того же, — бормочет Кроу.
— Это похоже на секту. Это секта? — спрашивает Нил, и в машине воцаряется тишина.
— Мы не секта. — Это все, что отвечает Даная.
Остальная часть поездки проходит в тишине, если не считать музыки. Мы едем вдоль побережья, и я наблюдаю, как равнинный пейзаж сменяется горами. Это прекрасно, и я прижимаюсь лицом к окну, как ребенок.
В конце концов мы сворачиваем с шоссе, направляясь к деревьям и горам. Дорога становится ухабистой, и фургон Кроу мотает из стороны в сторону, задевая каждый камень и выбоину в земле. Я сталкиваюсь плечом с Уилли, который не разговаривает со мной с момента, как мы покинули пляж. Он разговаривает со всеми остальными, смеется и шутит. Как только я вставляю что-то в разговор, его лицо вытягивается, и он ведет себя так, словно меня вообще не существует.
Мы подъезжаем к месту, где машины выстроились в ряд на обочине. Грунтовая дорога уходит под уклон, и из-за того, как припаркованы машины, кажется, что они опрокинуты набок. Кроу продолжает ехать мимо них, оставляя позади машину за машиной. Он едет вперед и паркуется на поляне. Мои глаза расширяются от открывшегося передо мной зрелища.
Сотни, и я имею в виду сотни людей сидят на большой поляне. Небольшие группы людей, люди, сидящие в одиночестве, и огромные группы людей составляют весь круг. Вся поляна. Люди в яркой одежде, женщины топлес и люди всех возрастов составляют толпу. В воздухе клубится дым, и, вдохнув его, чувствую облегчение, когда понимаю, что пахнет домом.
Марихуана.
— Вот и дом, — говорит Кроу, выключая зажигание в машине.
Я смотрю на своих друзей, хотя только Нил и Триш смотрят на меня в ответ.
— Ты здесь живешь? — спрашивает Нил.
Кроу кивает, открывая дверь.
— Многие из нас живут. Некоторые путешествуют и возвращаются. Многие люди остаются ненадолго или надолго, не имеет значения. Это дом.
Солнце садится, и деревья чернеют в тени. Большинство людей ходят босиком, и вокруг происходит что-то похожее на бурную вечеринку, а может быть, это только начало вечеринки.
Мы все выходим из машины, и вдалеке звучит музыка. Та же самая музыка, что играла в машине по дороге сюда, и я начинаю думать, что это часть их круга — круга Радуги — что-то в этом роде.
Мы следуем за Кроу и Данаей на поляну, я вжимаюсь пальцами ног в сухую траву. Она хрустит у меня под ногами. В воздухе чувствуется прохлада, как в горах. Я бы хотела, чтобы у меня было что-то большее, чем просто этот лоскуток ткани на груди и поношенная юбка, но у меня их нет. Большая часть того, что у меня было, осталась в «Виннебаго».
Вскоре после того, как мы приехали в Калифорнию, наш «Виннебаго» пропал. Нил припарковал его на обочине дороги, вдали от пляжа, на той стороне, где были дома и магазины. Прошло около недели. Мы не знали, куда он делся, и у нас не было возможности его искать. Как только «Виннебаго» пропал, исчезла и большая часть моей одежды, и мои камни из Аризоны.
Поднимаю руку вверх, обхватывая ожерелье из балетных пуант. Я рада, что не сняла его. Хотя снимала его раз или два, только потому, что не хотела потерять его в океане, если застежка сломается или еще что-нибудь. Но в тот день, когда пропал наш фургон, я не снимала ожерелье и очень благодарна за это.
Золото с годами потускнело от солнца и соли. Ловлю себя на том, что сжимаю его в руках по ночам, согревая пуанты ладонью. Я удивляюсь, почему просто не сниму его, не выброшу в лесу, не оставлю в пустыне, не пущу на дно океана. Но даже снимать его больно, и мысль о расставании с ним вызывает у меня приступ паники в животе.
Я встряхиваю головой, прогоняя мысли, наблюдая, как все разговаривают с Кроу, пожимают ему руку и здороваются, когда тот проходит мимо. Как будто он здесь главный или что-то в этом роде. Люди боготворят его.
Я прохожу мимо людей, которые выглядят так, будто находятся на другой планете. Они смотрят на деревья, погруженные в свой собственный мир. Мои глаза расширяются, когда я прохожу мимо полностью обнаженного человека, уставившегося в пустоту.
На одном конце круга лежит одеяло, заваленное вещами. Здесь музыка звучит громче. У кого-то в руках гитара, на которую трудно смотреть. Музыка вообще причиняет боль.
Все это напоминает мне о Романе.