— Луна! — снова кричит мама.
— Иду! — хватаю свой рюкзак «Луни Тюнз»2 и расправляю бархатную зеленую юбку и белый топ. Зубцы белой заколки в моих черных волосах впиваются в кожу, и мне хочется плакать.
Ненавижу первые дни.
На мне белые носочки с кружевами по краям и совершенно новые туфли, которые еще даже не успели разноситься. К концу дня у меня появятся болячки на пятках.
Скучаю по лету. По своим свободным платьям и босым ногам. Этим летом они окрепли, потому что каждый день бегала в парк по неровному горячему асфальту. Теперь я одета как кукла и чувствую себя нелепо. Но мои родители хотели, чтобы я выглядела презентабельно в свой первый день.
Когда я иду по коридору, пахнет яичницей и тостами. Мой папа сидит за кухонным столом в своих огромных очках, водруженных на нос. На столе стоит чашка кофе, от темной жидкости поднимается пар. Не знаю, как он может постоянно пить этот напиток. Однажды папа дал мне попробовать его, но на вкус он был как грязь.
Отец опускает газету от лица, сворачивая ее посередине, и смотрит на меня.
— Ну, разве ты не прекрасна сегодня утром? Ты готова к своему первому дню?
Я поправляю лямки рюкзака, снова ощущая покалывание в животе.
— Я нервничаю.
Папа хмурится, опустив уголки губ. Он прижимает газету к столу, и она сминается под его рукой. Потом встает, обходит наш маленький круглый стол и останавливается передо мной. Его руки горячие, когда он обхватывает мои плечи, вероятно, от чашки с кофе, его пальцы впиваются в мою напряженную кожу, когда тот сжимает меня.
— Что? Чего тебе нервничать? У тебя все получится!
— Мы останемся здесь надолго? — Игнорирую его вопрос и перехожу к своему собственному. Я не хочу чувствовать себя здесь комфортно, если он планирует собрать нас через год и переехать в совершенно новое место, где мне придется начинать все сначала. Снова.
Папа хмурится, и его губы почти касаются подбородка, когда он делает шаг назад. От него пахнет кофе и марихуаной.
Мои родители курят марихуану, и они говорят, что в этом нет ничего плохого. Для них это всегда было образом жизни.
— Ну, я думаю, мы пробудем здесь какое-то время. А что? — Папа садится обратно и берет свою чашку с кофе, делая неторопливый глоток. Он морщится, когда горячая жидкость касается его языка.
Я делаю глубокий вдох.
— Мы все время куда-то переезжаем. Мне хочется просто остаться где-нибудь. Я устала от необходимости заводить новых друзей каждые пару лет.
Его лицо смягчается, мелкие морщинки, которые образовались на его коже за последние несколько лет, разглаживаются, когда он печально смотрит на меня.
— Иногда взрослым приходится переезжать, когда появляется возможность получить работу. Я не говорю, что это больше не повторится, но скажу, что сделаю все возможное, чтобы мы остались здесь. Тебе нравится здесь?
Я киваю.
Он улыбается, поднимая газету.
— Я так и думал. Не беспокойся о будущем, Луна. Вообще не волнуйся. Просто иди и повеселись. И хорошего дня в школе.
В этот момент моя мама выходит из своей спальни, ее длинные волосы развеваются за спиной, а еще одно из ее платьев развевается позади нее. Это всегда выглядит так, будто за ней следует мягкая волна.
— Давай, Луна. Ты опоздаешь.
Улыбаюсь папе, когда он корчит смешную рожицу за маминой спиной. Хихикая, я направляюсь к двери, когда она зовет меня по имени.
— Луна!
Я оборачиваюсь и наблюдаю, как мама берет кусочек тоста и яблоко из вазы с фруктами на столе.
— Я знаю, что ты будешь завтракать в школе, но ты должна попытаться съесть что-нибудь и дома.
Я с улыбкой беру их у нее, так как из-за нервов есть сейчас невозможно.
Мама убирает мои черные волосы с лица и наклоняется, чтобы поцеловать меня в щеку. Из-за помады ее губы прилипли ко мне, и она облизывает большой палец, прежде чем стереть розовый след на моей коже. Я хмурюсь.
— Хорошего дня. Не забудь, что сегодня у тебя начинается балет. Нам еще нужно купить тебе новые пуанты после школы.
Это вызывает искреннюю улыбку на моем лице. Не могу дождаться, когда снова начну заниматься танцами. Я перестала заниматься прошлой весной, когда мы начали искать новое жилье. Но я готова вернуться к танцам.
— Хорошо!
Я выбегаю за дверь, прежде чем она успевает меня остановить, и останавливаюсь как вкопанная, когда вижу открывшееся передо мной зрелище.
Носок моей обуви вдавливается в траву, когда я с визгом останавливаюсь, и корни с силой вырываются из земли.
— Ого, — говорит Роман, стоя передо мной. Он делает шаг ко мне, чтобы убедиться, что я в порядке, но сомневается в своих действиях и замирает на месте. — Ты в порядке?
— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я и тут же чувствую себя неловко, когда Нора хмурится рядом с ним. Роман, однако, не вздрагивает; только продолжает пристально смотреть на меня.
— Моя мама спросила Харпер, не будет ли она против того, чтобы проводить нас в школу, раз уж она все равно туда направляется.
Мои брови поднимаются, и я смотрю на Харпер, которая ковыряется в своих ногтях. Она чувствует мой пристальный взгляд и поднимает на меня глаза.
— Мы уже можем идти?
Нора подходит ко мне, ее радужный рюкзак блестящий и новенький.
— Красивый рюкзак, — говорю я, потому что так оно и есть.
— Спасибо. — Она поднимает свой ланчбокс. — У меня есть подходящий ланчбокс. — Он металлический, квадратный и выглядит потрясающе.
— Круто.
Мы все отправляемся в школу пешком, по грунтовой дороге, петляющей вдоль кукурузного поля. Кисточки кукурузных стеблей развеваются на ветру и хрустят, когда сухие листья ударяются друг о друга. Воздух этим утром прохладный, легкий привкус осени дает о себе знать рано. А может, и не рано, просто в Висконсине так принято. Не знаю.
Роман оказывается рядом со мной, а Нора — по другую сторону. Харпер идет в нескольких шагах впереди нас. Сегодня на ней джинсовый джемпер, а брюки — широкие штанины, расклешенные к низу. Она высокая, но папа говорит, что я буду выше ее, когда вырасту.
— Ты все еще боишься? — спрашивает Роман.
Я поворачиваюсь и свирепо смотрю на него.
— Чего ты боишься? — Нора поворачивается и смотрит на меня, нахмурившись.
Мне хочется схватить кукурузную шелуху и ударить Романа ею по лицу.
— Я не боюсь.
Отворачиваюсь, потому что не хочу, чтобы он видел, что я лгу. Мне действительно страшно, но Роман придурок, раз говорит это при других людях. Я откусываю кусок тоста, который уже остыл и размок, и передаю яблоко Норе. Она легко надкусывает его, сок смачивает уголки ее губ, и часть его попадает мне на руки.
— Гадость, — бормочу я, морща нос от отвращения, вытирая маленькие капельки.
— Прости, — Нора вытирает блестящий рот тыльной стороной ладони.
Впереди наша школа, а прямо через дорогу — средняя школа, в которую будет ходить Харпер. Трава влажная от росы, а в воздухе все еще висит легкий туман. Если хорошенько прислушаться, то можно даже услышать гагару3, которая каждое утро поет прекрасную мелодию с другого берега озера.
Нам не требуется много времени, чтобы спуститься по тихой дороге. Солнце уже взошло, хотя на улице еще не очень светло, и вскоре наши ноги хрустят по мелким камням в парке, когда мы переходим через дорогу.
Большие желтые автобусы паркуются у тротуара возле школы, распахивая свои двери-гармошки, и я наблюдаю, как поток детей всех цветов радуги сбегает по лестнице в школу.