Мы не меняемся. Мы просто становимся сами собой. Мы теряем, чтобы найти и расстаемся, чтобы встретиться.
…Спустя несколько лет отсутствия, Хейз возвращается в родной город, желая забыть то, что не сложилось и начать строить жизнь заново. Все идет по плану, пока на пороге ее квартиры не появляется он.
*
Там, где холод и ветер
Пролог
Пролог
“… что не только мы тело,
Но и летунья душа, которая может укрыться…”
Овидий,”Метаморфозы”
Когда-то…
Туман плотный и влажный. Он заполнил лес, укрыл стволы деревьев, спрятал густые кроны. Ничего не разглядеть ни под ногами, ни вокруг.
Ветра нет, и стоит такая тишина, что слышно, как шепчет о чем-то неподвижная листва. А, может быть, это сам Цернун* подсказывает невидимый путь. Тайную стезю, которая откроется только горячему сердцу и холодному рассудку.
“Перед тем как ступить на неведомую дорогу, ты нанесешь себе рану, чтобы кровь вытекала не быстро, но и не медленно. Окропи свой путь влагой жизни, воин. Это первое условие нашей сделки и первая жертва твоему желанию”.
Истекающее кровью тело стремительно слабеет, но движется вперед, подчиняясь несгибаемой воле. Он идет, не ощущая времени, не чувствуя боли и страха.
Его вечный удел — служить, сражаться и побеждать. Его кожа — доспехи. Руки даны ему для того, чтобы держать оружие и убивать. Глаза — для того, чтобы не дать врагу укрыться, уши — чтобы слышать вопли и хрипы умирающих.
Он веками жил по однажды установленным правилам и не ведал сомнений.
Но сейчас во всем этом нет больше смысла. Равновесие, в котором он пребывал с момента своего появления на свет, нарушено навсегда. Он утратил веру в свое предназначение.
Пошел против всего, чему служил до сих пор.
Истоптав тысячи дорог, он споткнулся на ровном пути. Встретил ту, что, сама того не ведая, указала ему иную, неизвестную до сих пор сторону существования, пробудив любовь в окаменевшем сердце, нежностью и доверием опалив холодную душу.
Она поселилась в дневных думах и ночных сновидениях. Овладела желаниями его тела, которое отныне нуждалось только в ней.
…Их первая встреча как удар молнии. Один ее взгляд — и его доспехи, в которых он существовал, разрушены.
Он пришел к ручью, протекавшему через залитый солнцем луг, чтобы смыть кровь и набрать чистой воды. Неподалеку отсюда только что отгремела битва. За полосой деревьев вместо продолжения цветущей мирной долины теперь раскинулось поле брани — вытоптанное, залитое кровью и усыпанное телами павших. Сейчас там пировали вороны, верные спутники его госпожи — богини войны, Неистовой Бадб. Сама богиня всегда оставалась наблюдать за своими любимицами, с жадностью внимая последним отголоскам сражения, звучавшим в ликующих криках черных птиц.
Иногда она сама превращалась в ворону и участвовала в кровавом пиршестве, яростно разрывая тела погибших воинов клювом и когтями.
Здесь, у ручья было тихо. Сюда не доносились грубые торжествующие вопли птиц.
Девушка сидела под дикой яблоней. Бело-розовые цветы облетали, роняя лепестки на ее русые волосы, распущенные по плечам, осыпались на нежно-голубое лейне***.
Цветущее дерево и дева под ним заставили воина замереть.
Мир и покой. Светлый блик безмятежности во мраке его существования. Потребность защищать, а не нападать. Давать жизнь, а не убивать.
Опасный, искушающий, одновременно терпкий и сладкий привкус неведомой свободы после тысячелетнего рабства…
Почему все это случилось именно сейчас при взгляде именно на эту девушку?
Ответ на этот вопрос был очевиден, но верить в него воин не желал.
Она увидела его и вскочила на ноги, испуганно прижав руки к груди. Отступила, но не убежала, а только смотрела на него. Страх в ее глазах сменился удивлением, потом интересом.
Он не двигался с места, пожирая девушку взглядом, а она рассматривала его. Чувства сменялись в ее взгляде одно за другим.
— Ты ранен? — наконец спросила она и робко шагнула вперед.
Нежный голос дуновением весеннего ветра коснулся слуха, мгновенно облегчил боль от ран, заглушил стоны умирающих и звон оружия, еще звучащие в голове. Заставил сердце сладко замереть, что оказалось мучительней любой физической боли, потому что он не знал, как с этим справляться.
— Да, — ответил воин, имея в виду свой покой и своё сердце, а вовсе не раны, полученные в бою.
Их с девушкой разделяла неширокая сверкающая в лучах солнца лента ручья. Вода звенела тихой музыкой, дополняя мирную тишину.
— Кто ранил тебя?
“Ты”, — едва не сорвалось с его губ.
— О них уже не стоит тревожиться, — грубо отрезал он. — Они получили свое.
“Уходи…Не смотри на меня так…” — стонами раздавалось в голове.
Незнакомка вздрогнула, нахмурилась, но глаз не отвела. И в ее взгляде не было страха или осуждения.
— Откуда ты? — спросила она.
— Ниоткуда. И отовсюду.
— Так не бывает. — Красавица произнесла это горячо и убежденно и сделала еще один шаг навстречу.
— Не бывает, — согласился он. — Но так есть. У меня нет родины, нет дома.
— Так не должно быть, — уверенно заявила она. — Ты есть, ты ранен. Ты испытываешь боль и твои раны нужно перевязать…
“Замолчи!” — едва не рявкнул воин.
Он стиснул зубы, крепче сжал окровавленный меч, дернулся, поднимая щит. Он хотел защититься… от неё.
А незнакомка испуганно замолчала, поняв, что сказала лишнее.
Он с ужасом видел, как она отступила назад, готовая броситься бежать. “Нет! Теперь ты не можешь уйти!” — хотел прокричать он.
И она осталась. Он очень надеялся, что не отчаяние в его глазах заставило ее остановиться.
— Кто ты?
Она снова расспрашивала, вместо того, чтобы бежать без оглядки.
Её голос и облик. Её аромат, доносившийся до него вместе с легчайшими порывами ветра. Аромат безмятежности, свободы и искушения.
Если смотреть на нее, слушать звук голоса, вдыхать ее запах было так сладостно, то, что же будет, если он сможет прикоснуться к ней?
— Кто ты? — повторила она вопрос. Еще два шага приблизили их друг к другу. Сейчас их разделяла только сверкающая лента ручья.
Он редко говорил и никогда не отвечал на вопросы. Он не хотел называть себя и не хотел знать, как зовут её. Надеялся избежать искушения желать то, чего не может получить. Боялся связать свои тайные помыслы с девушкой навсегда, зная, что эта невидимая связь станет мукой посильней вечного рабства у Неистовой богини.
Но надежда разбилась вдребезги, а страх воплотился сполна.
— Я — Холод. Я — Ветер. — Я — Высокий тростник, — ответил он, не сводя с нее глаз.
Девушка склонила голову на бок, словно задумалась.
— Холод и Ветер, Высокий тростник… — повторила она тихо. — Тогда ты действительно ниоткуда и отовсюду. Как холод и как ветер… Но твои раны прямо здесь и сейчас истекают кровью. У тебя есть, чем перевязать?
Он не нуждался в перевязке, его ранения заживали сами собой.
Воин покачал головой.
— Я помогу… — решительно заявила красавица.
Проворно подхватила подол голубого лейне из тонкого льна и дернула за край, отрывая длинную полосу ткани.
На миг он увидел тонкие лодыжки и узкие ступни, обутые в изящные сандалии из мягкой крашенной кожи. Маленькие пальцы напряглись, будто девушка изо всех сил старалась тверже стоять на ногах.
— Ты можешь подойти? — спросила она. — Или лучше оставайся на месте, я сама приду.
Не успел он ничего ответить, как она уже легким прыжком пересекла ручей, миновав преграду, что разделяла их.
Воин упал на одно колено, склоняя голову перед ней. Прижал окровавленную руку к тому месту, где у простых смертных было сердце. И впервые за долгие тысячелетия ощутил, что оно действительно бьется.
Он, сам не зная почему, позволил промыть раны и перевязать их полосками, оторванными от лейне. На самую глубокую рану на плече девушка положила большой лист подорожника, тщательно промытый в ручье, и забинтовав, скрепила повязку булавкой, которую отколола с ворота своего одеяния.