Испарилось всё, что могло их сдерживать — никаких тормозов, никаких запретов. Исчезло расстояние между вжавшимися друг в друга телами.
…Постепенно гасло в камине пламя, бросающее теплые отсветы на два сплетенных обнаженных тела. Золотистые оттенки растворялись в бледном, холодном зареве занимающегося за окном тусклого рассвета.
Влюбленные задремали, обессиленные и насытившиеся на какое-то время. Осторожно пошевелившись, Кейран коснулся губами лба Хейз, наклонился к ее ушку и прошептал:
— Я уеду днем.
— Я так и знала, — отозвалась она, после короткой паузы. Тихо вздохнула, заерзала, устраиваясь удобнее в его объятиях.
— Да, придется уехать. Дня на три. В издательстве переполох, нам грозит иск, огромная неустойка за срыв контракта. Нужно разбираться.
— «Нам» грозит? Нашли виновного в пропаже материалов?
— Никто не делает поспешных выводов, сладкая. Все озадачены, — Кейран мягко, успокаивая, поцеловал девушку в щеку.
— Но ведь не думают, что это ты виноват? — тихо спросила Хейз.
Кейран вздохнул, прежде чем ответить.
— Я ведущий фотограф проекта, и оригиналы отснятых материалов хранились у меня. Всё дублировалось еще на ассистентском компьютере, полный доступ к которому был только у двух-трех человек, включая меня, естественно. А исчезло всё и отовсюду. Как ни крути, а при таком раскладе выходит, что первый кандидат в подозреваемые именно я.
Он погладил Хейз по голове, проследовав ладонью по волосам, струящимся по плечам и спине до самой поясницы.
— И что теперь? Понятно же, что ты ничего не удалял, не терял, — с какой-то по-детски упрямой убежденностью заявила Хейз, придвигаясь к Кейрану еще ближе и обвивая его рукой за шею.
— Понятно же, да, — спокойно отозвался он. — Но материалы пропали. Объяснения этому нет, зато есть куча самых разных предположений и очевидная, как божий день, угроза срыва очень дорогого контракта.
— Каких подозрений? — Хейз приподнялась и, нахмурившись, посмотрела в лицо Кейрану.
Он улыбнулся ей, снова притянул к себе, прижал покрепче.
— Ну, например, что фотографии могли украсть, чтобы продать.
— Зачем? Ведь это скоро должно стать общедоступным?
— Папарацци из тебя бы точно не получился, милая, — рассмеялся Кейран. — Фото могут всплыть где-то, как сенсационный материал. И не имеет значения, когда это произойдет — до выхода проекта, во время или после. В исчезнувших данных множество такого, что никогда не увидит свет. И любое фото из сотен отснятых можно использовать как эксклюзив, ранее нигде не публиковавшийся.
— И что теперь?
— Ничего. Будем разбираться, — повторил Кейран. — К сожалению, такое в моей профессии случается. А сейчас выброси из головы эту дребедень, родная. Пойдем лучше в кроватку и проведем время с пользой.
— Во сколько ты улетаешь? — спросила Хейз, и в голосе ее послышалась печаль.
— Самолет в два тридцать. У нас еще уйма времени, чтобы я мог любить тебя, как мне хочется и сколько мне хочется. А хочется мне очень сильно, много и долго, поверь, сладкая. И потом еще сможем выспаться.
Они помолчали, после паузы Кейран спросил:
— Расскажи, чем будешь заниматься ты, когда я уеду. Буду представлять тебя постоянно…
— Я обещала Брайану, что посижу с его дочкой…
— Что? Опять?! — Кейран чуть отстранился, глядя на девушку. — Ты в няньки записалась на постоянной основе?
— Нет. У них в семье несчастье, умер родственник. Брай и его бывшая будут на похоронах. Ребенку там не место, — терпеливо говорила Хейз, поглаживая Кейрана по плечу, руке, касаясь кончиками пальцев его губ, хмурой складки между темных бровей. — Я не могла отказать.
— Конечно, не могла, — вздохнул Кейран. — Во сколько тебе доставят твою подопечную?
— Завтра вечером.
— Слава Богу, не утром. А твоя лесная нимфа — садовница во сколько явится? — вдруг вспомнил он и слегка поморщился.
— Она завтра не придет, — ответила Хейз, явно сдерживая улыбку. — Теперь нет необходимости пахать в моем саду каждый день.
Кейран воздел глаза к потолку и изобразил вздох облегчения.
— Эй, милая, а ведь уже рассвет, — Кейран кивнул в сторону светлеющего окна. Он ловко вскочил с их импровизированного ложа на полу, протянул Хейз руку. — Пошли скорее в кровать, не будет терять время. Я хочу тебя немедленно, моя Мэри Поппинс…
***
Я сидела на кровати, скрестив ноги, и наблюдала, как Кейран собирается. Он позволил мне помочь ему упаковать одежду, остальные вещи складывал сам.
Кей передвигался по комнате совершенно нагой, иногда выходил, чтобы что-то взять в ванной или где-то еще, снова возвращался. И при этом держался без грамма смущения, неловкости, с таким достоинством, будто на нем надет смокинг. Уверенные движения его стройного поджарого тела грациозны и раскованны. Растрепанные волосы падали на глаза, и Кейран бессознательно проводил по ним рукой, убирая со лба. Иногда он посматривал на меня, даря сдержанную улыбку. Но я вижу в этой улыбке столько всего, предназначенного только мне, что в районе солнечного сплетения у меня словно начинала бурлить газировка, и я нервно сдувала прядку волос, упавшую на глаза.
Кейран тщательно проверил камеру, упаковывая её в кофр, аккуратно отставил его в сторону к почти уже собранной дорожной сумке. Сверху положил объемную кожаную папку, застегивающуюся на молнию.
Он, конечно, замечал, что я безотрывно наблюдаю за ним. Кей остановился, повернулся ко мне, и какое-то время молчал, сосредоточенно глядя, будто изучая.
— Я ни разу не снимал тебя, — сказал он вдруг серьезно.
— Да, знаю, — кивнула я.
— Я не хотел тебя фотографировать. — Слова Кея прозвучали неожиданно, и я замерла, не понимая пока, как отнестись к сказанному.
— Не хотел, потому что ты — это ты. Я запомнил тебя сразу, как только увидел впервые, — заговорил он, присаживаясь на кровать рядом со мной. — Ты мгновенно отобразилась вот здесь, — он коснулся пальцем своего виска. — Я вспоминал тебя тогда в самолете, и ощущал твой аромат. На выставке ты мне привиделась в толпе. Я тогда был трезв и подумал, что у меня галлюцинация. Потом ты снилась мне… И была такой реальной. Я чувствовал тепло твоей кожи.
Я смотрела на него во все глаза, пораженная тем, что он говорил. Кейран будто рассказывал сказку, сюжет которой сплетался прямо сейчас, и финал невозможно было предугадать. Любые откровения из уст Кейрана казались мне ожившим волшебством.
— Я все время думаю о тебе. Думаю даже тогда, когда занят чем-то. Не смогу смотреть на твое лицо на фото. Понимаешь? Ты для меня настоящая, теплая. Любимая. Не отпечаток. Хочу тебя реальную. Прикасаться, целовать, любить. Всегда хочу тебя рядом с собой.
Он провел кончиками пальцев от моего плеча к ладони, накрыл мою лежащую на колене руку своей рукой. Прикосновение было нежным, волнующим, но мне стало не по себе.
За окнами новый день, закончилась ночная буря. В спальне с белыми стенами светло и просторно, а в доме тихо и спокойно. Мой любимый мужчина рядом и говорит мне очень особенные слова.
Но на душе у меня не спокойно и совсем не светло, а сердце не замирает от восторга. Мне хотелось того же, что и Кейрану — всегда быть с ним. Меня тревожили мысли о его поездке в Столицу, и я уже сейчас переживала его отсутствие, будто разлука началась. И я не хотела сейчас слышать его откровения.
И Кейран будто понял мои мысли и больше ничего не сказал. Он потянулся ко мне, обнял и, поддерживая одной рукой под спину, уложил на кровать. В этот момент в его прикосновении ко мне, в каждом его движении чувствовалась неуклонность и неожиданно властный напор, словно он предполагал, что я могу возражать и заранее заявлял, что не намерен отступать. Он медленно раздвинул мои ноги, устраиваясь между ними и навис надо мной, опираясь на локти. Кей смотрел так, словно пытался запомнить каждую черточку моего лица. Я не двигалась и ничего не говорила, следя за его пристально изучающим меня взглядом.
Потом я снова забыла обо всем. Остался только Кейран, его горячий, влажный рот, жадные руки и сильное тело. Я видела лишь его и слышала звук его шумного дыхание и тихие слова, что он шептал мне, срывая с моих губ ответные признания.