Ведьма на Тину была совсем не похожа. Она вдруг глянула в строну Артема, будто выстрелила. И хоть он был уверен, что его не видно, казалось, выстрел попал в цель. Ведьма не оставила своего занятия и не бросилась бежать. Почему? Почему не спасает себя? Что, этот ритуал важнее ее собственной жизни?
Он вглядывался в ведьму, силясь понять, докопаться до сути ее зла, увидеть его, убедиться в том, что оно существует здесь и сейчас. Хотя сомнений в том, что оно существует уже не оставалось: вот он и кровавый ритуал, и умирающий ребенок, и черная магия во всей красе. Но…
Голос ведьмы, произносящий слова, слегка охрипший. Медленные движения, будто нож, что она держала, весит тонну. Рыжая прядь прилипла ко взмокшему лбу. Плечи вздрагивают то и дело, будто не она, а ее протыкают ножом, и… слезы. Она плачет?!
– Издеваешься, зараза! – заорал Семён. – Девочку уже извела, теперь за мужика принялась! Убью гадину!
Семён вышел из укрытия за деревом, обнажил меч и направился к ведьме. Мужик увидел Семёна с мечом и хрипло закричал:
– Остановись! Не надо, я умоляю! Прошу, пощади, ради моей дочери!
Время как будто замедлилось. Артем вдруг понял, почему ведьма не убегает – у нее просто нет сил, она их все бросила на поддержание ритуала. Перед внутренним взором пронеслось все, что случилось в последние пару часов: старуха и выбор зелья, слишком настоящая избушка, гексаграмма и запись в книге «прохудившийся сосуд можно наполнить… выступи посредником… мать Ночи отблагодарит тебя за страдания».
Пришло осознание того, что мужик терпит боль добровольно, страдает и отдает свою жизнь девочке, что ведьма, пытаясь помочь, страдает сама. Видит угрозу, понимает ее, страшно боится, но все равно доводит начатое до конца. Не к месту возникла мысль о том, что эта ведьма именно тот человек, которого он хотел бы видеть рядом с собой, которого отчаянно искал и не находил.
Артем бросился наперерез Семёну, на ходу вынимая меч, загораживая собой ведьму. Он едва успел отразить удар, двуручник рыцаря скользнул по его клинку, на котором ослепительно вспыхнули руны, и опустился на плечо, рассекая плоть. Резанула нестерпимая боль, взорвалась обжигающим пламенем.
– Ты сделал выбор, – раздался в голове голос старухи, и сознание затопила тьма.
Артем пришел в себя от того, что его трясли, а в носу свербело. Он открыл глаза и уставился в синее-синее небо. На лбу ощущалось влажное прохладное полотенце. Над ним склонилась Тина с ваткой, пропитанной нашатырем.
– Ну что, полегчало? – спросила она. Артем вдруг подумал, что вовсе она и не дурнушка, и улыбка у нее приятная, а конопушки на носу ей очень идут. Она наклонилась к нему так близко, что его щеки коснулся рыжий локон. Артем промычал в ответ что-то вроде «угу, все нормально». Тина улыбнулась и ласково шепнула ему на ухо:
– Ну тогда, прошу прощения, но мне нужен твой амулет. Как раз его для победы мне и не хватало. – От рывка тонкий ремешок на шее лопнул, Тина поднялась, шурша шелком платья, и ушла, покачивая бедрами.
Артем сел, отбросил в сторону ненужную теперь ватку с нашатырем, снял со лба полотенце и с горечью подумал о том, что Тина вовсе не та самая ведьма, и хорошо, что она дала понять это сразу. Он немного посидел, и решил, что это последняя игра в его жизни. Аккуратно свернув полотенце, он огляделся: все та же тренировочная площадка, все тот же август, все тот же бутафорский дракон в небе. Семёна нигде видно не было, и слава богу. Лучше ни с кем не делиться тем, что он видел. Да и было ли оно? Он увидел свой меч, потянул его за лезвие к себе и даже не сразу понял, что глубоко порезался.
Он смотрел, как капает алая кровь из пореза и думал, что «видение» что-то перевернуло в его сознании, игры кончились, и пора жить по-настоящему.
Конец