Потом жизнь сделала резкий поворот.
Эбигейл исполнилось два года, когда Элен заболела. Сначала появились синяки, которые не желали проходить. Анализы подтвердили быстро развивающийся рак яичников. Овдовевший сенатор передал Эбигейл Грейс в руки мисс Оливии, загнал «мерседес» в гараж, перестал лить слезы и посвятил себя «обществу». Пробыв два срока губернатором, он баллотировался в сенат, где и пребывал до сих пор.
Когда Эбигейл исполнилось десять, сенатор Колмэн женился во второй раз. Кэтрин Хэмптон тоже была истинной чарлстонкой. Она могла проследить свою родословную вплоть до одного из основателей города. Сенатор сделал невозможное: он нашел женщину, способную танцевать на лезвии бритвы. Кэтрин оказалась достаточно сильна для того, чтобы выйти из тени Элен, не очернив ее памяти.
Эбби, выпускница Эшли-Холла, единственная дочь сенатора из Южной Каролины, типичная девушка из высшего общества. За пять минут она проделывала больше изящных жестов, чем я за день. Или за неделю. Когда я спотыкался о выбоину в тротуаре, наступал в собачье дерьмо или проливал горчицу на рубашку, она вытирала губы кружевной салфеткой, подкармливала бездомных кошек и порхала по дорожкам, как Мэри Поппинс. Мы были абсолютно разными. Почему она выбрала меня — до сих пор загадка. Я и сейчас не могу этого понять.
Тогда я учился на первом курсе в чарлстонском колледже. В Рождество я работал в ночную смену в баре отеля «Чарлстон плейс», расположенного у знаменитой парадной лестницы, которая фигурировала в «Унесенных ветром». Подступала полночь, и я дремал у стола, когда в бар вошли четыре девушки, настоящие чарлстонки — походка, одежда, выражение лица. Никакого снобизма — дело в воспитании. Конечно, подобные вещи могут перерасти в снобизм, но на тот момент передо мной предстало идеальное сочетание культуры и шика.
Они заказали капуччино и разные сласти. Я заварил кофе, вскипятил молоко, плюхнул в каждую чашку порцию взбитых сливок, но перестарался и забрызгал собственный фартук — можете представить, как я выглядел.
Они шептались и смеялись почти до часу ночи. Обычно когда я видел подобную компанию девушек, воспринимал их как единое целое. Группа, в которой никто особенно не выделяется.
Кроме нее.
Она походила на Джулию Эндрюс и Грейс Келли — и отличалась от всех, кого я видел прежде, хотя, поверьте, я провел достаточно времени, рассматривая хорошенькие личики. Дело даже не в высоких скулах, красиво очерченных губах, подбородке или носе, а в глазах — и в том, что отражалось в них.
В «Чарлстон плейс» мы видели прорву знаменитостей, от арабских шейхов до голливудских звезд. И поэтому я сразу понял, что эта девушка знаменита, и мне знакомо ее лицо. Но я провел на ногах четырнадцать часов, у меня перед глазами все слегка плыло.
Наконец самая смешливая участница компании жестом подозвала меня к столику. Я попытался изобразить идеального официанта — налил им воды и отступил на шаг с полотенцем на руке. Моя знакомая незнакомка изогнула брови и сказала:
— Вы все время на нас смотрите.
В яблочко.
Я пробормотал:
— Я… мы… мы где-нибудь встречались?
— Вряд ли, — негромко отозвалась она. — Но иногда меня с кем-то путают.
Следовало удалиться прежде, чем брякну что-нибудь неподобающее. Я кивнул, тщетно стараясь сдержать ухмылку, вернулся за стойку и в сотый раз ее протер. Девушки оставили деньги на столе и вышли в вестибюль.
Я был уверен, что откуда-то ее знаю.
Когда они вчетвером миновали знаменитую лестницу, моя незнакомка взбежала наверх, прыгая через две ступеньки, а потом оседлала перила и скатилась вниз. Это было настолько же неуместно здесь, как «Макдоналдс» — в Японии. Наблюдая за ней, я видел человека, который берет от жизни все, не позволяя при этом Чарлстону завладеть собой.
Они скрылись за дверью под восхищенное хихиканье портье. Он коснулся шляпы рукой в белой перчатке и сказал:
— Спокойной ночи, мисс Колмэн.
Она похлопала его по плечу:
— Спокойной ночи, мистер Джордж.
Я облокотился о стойку и налил себе содовой за счет клуба. Через несколько секунд Джордж ввалился в бар, хлопнул ладонью по столу и сказал, не глядя на меня:
— Даже не думай о ней.
— А кто…
Он покачал головой и повернулся ко мне спиной.
— Вы живете в разных мирах.
Джордж был прав. Но ведь то же самое со звездами: их свет виден тебе, где бы ты ни был.