Кончилось. Дон отпустил ее неожиданно, и Морин была вынуждена ухватиться за спинку стула.
Черти в серо-синих глазах исполнили особенно заковыристое па. Дон почти пропел, глядя на залившуюся румянцем девушку:
— Очень интересно! Весьма интригующие поцелуи, особенно от особы, которая ну совершенно не интересуется романтикой и флиртом.
Морин попыталась взять ситуацию под контроль. Несколько снизил эффект дрожащий голос.
— И о чем это ты думал, О'Брайен? Как ты мог…
— Честно говоря, я вообще ни о чем не думал. Нечто вроде магии. А ты? О чем думала ты, кельтская чаровница? О, я так и думал. Ты тоже ни о чем не думала. Страсть ослепила тебя и заставила совершать необузданные и необдуманные поступки…
— Господи, какая страсть…
— Мори, не надо так пугаться этого слова. Страсть — это не грех. Это дар. Волшебный и бесценный.
— Замолкни! Заткнись! Немедленно!
— Что с тобой, маленькая? Что не так?
— Все не так! А самое главное — это ты! Твое присутствие в этом доме. Я не могу. Я не хочу.
Не смей больше ко мне прикасаться. Не смей меня целовать. Понял?
— Тебе ведь понравилось.
— Это ты так думаешь! Я не хочу иметь с тобой никаких… отношений! У меня нет на это…
— Времени. Знаю. Подзабыл. Ладно. Придется сдерживать свои животные инстинкты. Это будет нелегко, о, как это будет нелегко, ибо очами души своей я вдруг увидел ясно, что меня влекет… нет, влечет к тебе, чернокудрая и жестокосердая дева с ребенком…
— Прими холодный душ. Мне надо работать.
Морин работала на износ несколько следующих дней. Она просто пряталась за собственной занятостью, избегая встреч с Доном под любым предлогом.
Она почти не спускалась в кухню — соответственно, и ела не часто.
Она плотно закрывала дверь к комнату, чтобы не слышать звуков музыки, которую постоянно включал Дон. Ритмы аргентинского танго, плачущие и поющие, нервировали и возбуждали ее, Морин опять вспоминала сцену на кухне, а повторять этого ей вовсе не хотелось.
Дон О'Брайен вел себя как ангел. Не обращал на нее никакого внимания, занимался своими делами…
Впрочем, это мало что меняло. Она все равно думала о нем и днем и ночью.
Однажды днем Морин сидела на работе, в букинистическом магазине своего дядюшки-деда Джона. В какой-то момент стало очень тихо.
Это замолчала Ида, молоденькая помощница деда, ужасно жизнерадостная и говорливая мулатка.
Морин подняла голову, намереваясь спросить, что случилось, и немедленно онемела вслед за Идой.
В дверях магазина стоял Дон О'Брайен. Потертые брюки цвета хаки, высокие армейские ботинки, синяя рубашка — он был неотразим и в этом наряде, а серо-синие глаза излучали такие уверенность и спокойствие, что Морин внезапно почувствовала, как улучшается у нее настроение.
Однако расслабляться было рано. Она напустила на себя строгий вид и поинтересовалась:
— Чего это тебя сюда принесло?
— Я приехал пригласить тебя на ланч. Собирайся.
Ида уронила карточки каталога. Морин задумчиво смотрела на улыбающиеся губы О'Брайена и думала, что однажды не сможет удержаться…
4
Дон задумчиво наблюдал за реакцией Морин на его предложение. Нет, он прекрасно понимал, что она не из тех, кто способен завопить «Ура, клево, я голодна как зверь, пошли скорее в ресторан!», но все же ожидал более откровенного проявления чувств. Морин Аттертон смотрела на него как-то… оценивающе, что ли?
А хорошо бы почаще уводить ее из этого унылого места. Магазинчик неплох, старые книги на полках и стеллажах тускло поблескивают потемневшей позолотой, пахнет пылью и вечностью, тюлевые занавески приглушают солнечный свет — и все же не надо ей, Морин, здесь находиться целыми днями. Ее настроение и так трудно назвать солнечным.
Дон откашлялся и просиял великолепной улыбкой. Морин скорчила в ответ довольно ехидную физиономию.
— Итак, леди?
— Дорогой сэр, быть может, это окажется для тебя потрясением, но я не могу уходить с работы, когда вздумается, в особенности — когда вздумается тебе.
— Почему?
— Потому что ты не мой босс.
— Но у тебя есть обеденные перерывы, и сейчас самое время для одного из них.
— Это правда, но…
— Скажи честно, Морин Аттертон, неужели то, чем ты занимаешься в настоящий момент, не может подождать час. Один час. Шестьдесят минут. Три тысячи шестьсот секунд.
— Может, но…
— Отлично. Люблю честных девушек. Значит, чисто теоретически, если ты сейчас захочешь пойти пообедать, ты сможешь это сделать?