— Опомнись, подружка! В каком это смысле?
— В Англию!
— Но ты уехала оттуда пятнадцать лет назад!
— Да, и сегодня поняла, что совершила ошибку!
— Да тебе же было всего двенадцать лет!
— Зато сейчас мне двадцать семь, и я хочу в Англию!
В голосе Лусии зазвучала обида.
— Ты хочешь сказать, что Аргентина — плохая страна?
— Аргентина — прекраснейшая из стран, Лу, но я больше не могу здесь жить. У меня ничего не получается. Я абсолютно никчемный человек. Ко мне даже загар не прилипает. Вот вам, пожалуйста — белая мышь. Нет, моль.
— Вот что, мышь, то есть моль! Я пошла дежурить, заодно поговорю с Алехандро, он тебя примет на днях. А ты лезь в душ, потом в кровать — и постарайся выспаться хоть немного. Что же до мужика… Знаешь, я бы сказала, что это нормально.
— Да?
— А ты полагаешь, розовый слон или зеленые человечки были бы лучше? Мой дядюшка, мир его праху, на склоне лет ловил чертей, которые подстерегали его даже в холодильнике. Тебе же привиделся красавец, да еще и голый — значит, в принципе, все у тебя в порядке. С ориентацией, по крайней мере. Целую. Позвоню завтра.
— Пока, Лу.
Морин почти швырнула трубку на аппарат.
Душ. Только душ.
От горячей и холодной воды попеременно ей полегчало, и, хотя она все равно чувствовала дикую усталость, ноги уже не так гудели, и на щеках появилось что-то вроде румянца. Морин Аттертон придирчиво изучила в зеркале свое отражение, затем закуталась в махровый халат и отправилась вниз, в кухню, чтобы выпить чаю с ромашкой.
Деревянные половины приятно холодили босые ступни. Дом был чудо как хорош. Снаружи — вилла и вилла, таких в этом районе Буэнос-Айреса полно, но внутри… Филип О'Брайен обожал свою жену Сюзанну и постарался на славу, благо сам был архитектором. Деревянные панели, домотканые коврики и шторы, белоснежный лен постельного белья и скатертей, милый сердцу и носу англичанина запах лаванды… Хороший дом. Просто отличный. А еще лучше то, что Филип и Сюзи уехали на полгода в Европу, оставив дом на попечение своей лучшей подружки Морин Аттертон.
Они с Сюзанной вместе учились в колледже, потом в университете, потом снимали на двоих квартиру, потом к ним присоединился Филип, и Морин никогда не забудет то, как он орал в тот день, когда она, запинаясь, сказала, что не хочет им мешать и потому будет искать другую квартиру…
«Как я смогу смотреть людям в глаза, если они узнают, что я выгнал друга на улицу! Как ты могла так полумать обо мне? О Сюзанне? Это немыслимо!»
С тех пор прошло уже четыре года. Морин так и жила со своими друзьями, только теперь уже в их собственном доме. Они были чудесными, самыми лучшими на свете, но иногда Морин очень хотелось иметь свой дом. Конечно, не такой большой и шикарный, пусть маленький, но свой. Ей все чаще хотелось побыть одной.
Морин задумчиво подняла голову. Из кухни лился яркий свет. Интересно, а газ она тоже забыла выключить, уходя сегодня на работу?
Она покачала головой и решительно шагнула вперед. Не забыть бы ей завтра юбку надеть, склеротичке.
В следующий миг Морин Аттертои превратилась в каменное изваяние.
На кухне, за светлым деревянным столом, небрежно обернув чресла алым полотенцем умеренных размеров, сидел давешний мужик. Аполлон. Ее галлюцинация.
Что окончательно добило Морин, так это то, что галлюцинация пила виски.
2
Она застыла в дверях, во все глаза уставившись на незнакомца. Благо, здесь было на что посмотреть. Два метра роста, широкие плечи, белокурые волосы, бронзовый загар, серо-синие глаза — это, так сказать, цветовая гамма, украшавшая Аполлона Бельведерского. Сейчас Аполлон улыбался. Ехидно эдак, самым углом рта.
— Виноват. Не знал, что вы дома. Совершенно не собирался вас пугать.
Морин с удовольствием ответила бы что-нибудь в блестящем и остроумном стиле, но язык отказывался повиноваться. Ночь, Аргентина, жара, чужой мужик в одном полотенце на… как это называется? На чреслах! И он на нее пялится, иначе не скажешь, а еще он пьет виски Филипа, ну а самое главное то, что он чертовски хорош собой. Это Морин Аттертон должна была признать даже в такой двусмысленной ситуации.
Главное, он не просто был красив. От него так и веяло мужественностью и той неброской на первый взгляд сексуальностью, от которой у женщин пересыхает во рту и подгибаются колени. Поворот головы, насмешливая улыбка, легкая небритость, могучие мышцы, лениво перекатывающиеся под гладкой кожей при малейшем движении… Лусия была бы рада узнать, что у Морин АБСОЛЮТНО все в порядке с ориентацией.