Дорога вывела ее к зеленым холмам. Здесь неподалеку проходила граница поместья Фила и Сюзанны, где-то здесь Дон и строит свой… Дом. Она увидела его сразу и застыла на месте. Светлый тес выделялся на фоне зелени. Громадные бревна прилегали друг к другу так, словно так и росли всю жизнь, вместе.
А потом Морин увидела самого Дона, В одних джинсах, загорелый и мускулистый, он переносил сразу несколько длинных и толстых досок. Могучие мышцы на плечах и спине вздулись буграми, кожа блестела от пота. Морин, дрожа, отступила в тень развесистого кустарника, словно испугалась, что Дон может ее заметить. Наверное, было не слишком хорошо стоять и наблюдать за ним, но она просто не в силах была отвести взгляд от этого зрелища.
Мужчина, строящий свой дом. Никаких наемных рабочих или помощников. Только руки, мускулы, инструменты, дерево… и любовь. Это чувствовалось даже на расстоянии. Дон О'Брайен строил свой дом умело и с любовью. Так, как и стоит делать все на свете. Морин сглотнула горький комок в горле.
Умело и с любовью. А не так, как Морин Аттертон. Через силу и с отвращением.
С ума она сходит, вот что. Стоит и пялится на полуголого мужчину за работой, а в голову лезут мысли о смысле жизни. Надо идти домой. Надо заняться чем-нибудь полезным.
Не успела, потому что Дон повернулся и увидел ее. Загорелое лицо осветилось радостной улыбкой.
— Малыш, ты уже дома? Решила прогулятъся? В этом возгласе было столько тепла, столько нежности, что Морин едва не взвыла от отчаяния.
Я не хочу, не хочу, не хочу влюбляться в тебя, чертов ирландец! Я в тебя уже влюбилась.
— У меня отменили занятия.
— Повезло. Заходи. Покажу тебе свой будущий замок.
И они ходили вокруг будущего дома Дона, он показывал ей эскизы, рассказывал, что где будет находиться, а она слушала, с удивлением понимая, что ей приятно и интересно его слушать.
— Ты так много сделал, я даже не представляла.
— Я же работал каждый день. Строить я умею и люблю. Просто никогда не строил для себя.
Оказалось, это еще увлекательнее.
— Я думала, ты спец только по дамбам и мостам.
— Я тоже так думал. А потом решил: я же называюсь инженер-строитель. Дай-ка построю дом.
Такой, какой захочется. Своими руками. Без всякой помощи. Первобытный инстинкт самца, да?
Морин рассмеялась и сама удивилась тому, как легко и звонко прозвучал этот смех.
— Мне нравится, что у тебя есть такой инстинкт. Но, Дон, ты ведь не будешь здесь жить подолгу? Ты говорил, что почти все время уезжаешь, вот и осенью…
— Раньше я об этом не думал, а теперь мне хочется иметь где-то уголок, мой собственный уголок, куда можно вернуться после долгого пути и отдохнуть, никого не обременяя. Можешь мне поверить, я очень недавно стал об этом задумываться.
Странное выражение мелькнуло в его синих глазах, сегодня — синих, как небо. Боль? Тоска? Страх? Память о чем-то, чего она не знает и знать не должна?
Морин неловко кашлянула, и Дон очнулся.
— Ты уже ужинала?
— Нет.
— Тогда поехали. Отвезу тебя в шикарное место.
Даже не спрашивает. Просто сообщает, что они едут, потому что он так решил. Надо немедленно отказаться. Надо поступить так, как хочется ей, а не ему. Беда только в том, что ей совершенно не хочется отказываться.
Какого дьявола! Почему взрослая самостоятельная женщина не может принять приглашение симпатичного мужчины сходить в ресторан? Только потому, что в глазах этого мужчины прыгают маленькие нахальные чертики, а рот так соблазнительно улыбается? Ерунда!
— Поехали в «Эксельсьор». Французская кухня и вино — нектар!
— Я не сказала, что еду.
— Сейчас скажешь. Почему не сказать? Сегодня у тебя есть время, остались силы, нет заданий на дом, а кроме того с тобой буду я, самый обаятельный и неотразимый ирландский инженер-строитель на всей территории Аргентины. Британцы должны поддерживать друг друга.
— Хо-хо! Ты забыл добавить «самый наглый».
— Серьезно? Это рассмотрела только ты. Остальные не успевали. Слезы счастья застилали им глаза…
— А потом они падали к твоим ногам.
— Как ты угадала?
Морин расхохоталась так, что слезы выступили на глазах. Пожалуй, в известном смысле их можно было назвать слезами счастья.
— Ладно, ирландец. Я согласна. Мне нужно не больше часа, идет?
— Вот что я называю истинно британским духом. Между прочим, мне тоже не помешает душ.
6
Тысячу лет она не испытывала такого. Ноги сами несли ее к дому, душа пела, а глаза горели. Морин Аттертон была счастлива и легка, словно птица.
Настроение слегка испортилось, когда, выйдя из душа, она произвела ревизию своих вещей. Одно платье было ей откровенно велико, второе сшили году в пятидесятом, тогда оно было последним писком моды, ну а третье — третье превратило ее в пятнадцатилетнюю девочку.