— Ты все еще хочешь иметь много детей?
— Хочу, да только поздновато. Мне скоро тридцать. Кроме того, для этого нужно еще кое-что.
— Ну да. Понимаю. Муж, деньги, дом. А кому нужна такая старая развалина.
— Это не смешно.
— А я и не смеюсь. Хотя ты не права. Это смешно. Вернее, смешная ты, Морин.
Она вдруг с ужасом поняла, что сейчас разрыдается. Дон О'Брайсн смеется над ней.
— Пойду попудрю носик. На минуточку.
В туалете она торопливо умылась холодной водой, несколько раз глубоко вздохнули и мрачно посмотрела на себя в зеркало. Так, теперь помада, плечи распрямить, грудь вперед — и никакого нытья. Леди не плачут. Вернее, не плачут при посторонних.
Дон ждал ее в холле.
— Мы уходим?
— Я думал, ты устала.
— Я в полном порядке.
— Ну и все равно пойдем. Хочешь, попьем кофе еще где-нибудь.
— Что ты, я кофе на ночь не могу. Меня это убьет. Даже думать боюсь о бессоннице.
— Морин?
— Да?
— Прости меня.
— Не за что прощать.
— Есть. Я тебя обидел. Нельзя было так с тобой…
— Я не обиделась, Просто на некоторые вещи мы с тобой смотрим по-разному, только и всего. Спасибо за роскошный ужин, кстати. Еда была сказочная, а еще здорово, что не надо мыть посуду.
Она заставляла себя беззаботно щебетать, а сама с грустью чувствовала, как растет между ней и Доном стена отчуждения, вроде бы рухнувшая во время ужина.
Как жаль…
Дон раздевался в своей комнате, не глядя развешивал одежду, машинально натягивал плавки… Бассейн. Холодный бассейн, несколько сот метров брассом. Забудь ее. Почему ты все время видишь перед собой это бледное личико, эти затравленные зеленые глаза?
Сколько же лет она живет, застегнутая на все пуговицы, вечно напряженная, вечно испуганная? Разве может человек выдержать такое напряжение?
Если бы он мог, если бы он только мог прогнать это настороженное выражение из ее глаз! Утешить, защитить, просто обнять крепко-крепко и пообещать, что больше ничто и никто не сможет обидеть или напугать ее.
План должен сработать. Обязательно.
Господи, зачем он в это лезет! Ведь ясно же, их дороги все равно разойдутся, им не быть вместе, потому что он все для себя решил, и ему больше не нужны прочные и долгие отношения.
Тогда почему?
Потому что он не может просто стоять в стороне и безучастно наблюдать, как Морин Аттертон загоняет себя в западню.
Наутро Морин удрала из дома. Специально встала пораньше, прокралась босиком по коридору, лестнице, через холл, аккуратно прикрыла за собой дверь, обулась на крыльце — и удрала.
В магазинчике было тихо, пыльно и сонно. Морин села за стол, придвинула к себе вазу с цветами и задумалась.
Магия. Магия повсюду. Почему же у Морин Аттертон нет времени на то, чтобы подчиниться этой самой магии?
Из раздумий ее вырвал телефонный звонок. Лусия. Ее хрипловатый, веселый голос как всегда искрился жизнелюбием и бодростью.
— Это ты? Салют! Какой у тебя размер ноги?
— Чего? Тридцать пятый. А что, собственно…
— Отлично!
— Спасибо, но в чем все-таки…
— Ты не поверишь. Помнишь Кончиту Розу? Ну, мою невестку? Вернее, бывшую жену моего сводного брата, Хорхе, он еще тогда приезжал вместе со своей второй женой, Моникой?
— Погоди… Кончита Роза, она же модельер, или модель, я вечно путаю…
— Модель она, модель. Теперь с этим покончено. Карьера достигла апогея. Она выходит замуж за чудненького старичка с шестизначным счетом в банке.
— Лу, у меня с утра плохо соображают мозги. При чем здесь мой размер ноги?
— Мори, не перебивай. Кончита выходит замуж, бросает работу, переезжает — само собой, пришлось пересмотреть свой гардеробчик. Ее гардеробчик не влезет в мою квартиру, даже если я выброшу всю мебель…
— Лу!
— Ну я и говорю же! Короче, она вспомнила, что у нее есть бедная родственница, это я, и вывезла ко мне целый фургон шмотья. Я сейчас сижу в развале коробок и коробочек и понимаю, что я бы не успела это все надеть и за три жизни.
— Поздравляю.
— Не с чем поздравлять. Я же медсестра! Вся моя жизнь проходит в белом халате и шапочке. Короче, тут есть несколько штучек, которые не подходят мне ни по стилю, ни по размеру, а тебе будут в самый раз.