— Эй! Отомрите! Я говорю, вы разве не прослушали автоответчик? Я оставил вам кучу сообщений, вчера и позавчера.
Разумеется, она никаких сообщений не слушала. Она слишком вымоталась за последние две недели. Финансовый отчет, работа у дяди в магазине, проклятая машина, вечерние курсы по менеджменту и маркетингу… кроме того, ей вообще никто не звонил на автоответчик, никогда!
— Вы, стало быть, Морин?
— Ага. А вы Папа Римский.
— Нет. Не совсем. При известном стечении обстоятельств я бы мог им оказаться, но… увы.
Единственное, что меня с ним роднит, так это принадлежность к католической церкви. Меня зовут Дон. Дональд Кристофер О'Брайен. Филип мой двоюродный брат.
Морин испытала сильнейшее желание выпить виски прямо из горлышка, а потом заснуть лет на сто. Двоюродный брат. Кузен, значит.
— Я все равно не понимаю, что вы делаете в моем доме. Вернее, в доме Филипа и Сюзанны. Они оставили меня присмотреть за этим домом, а вы ворвались…
— Вообще-то я не врывался. Открыл дверь своим ключом. Мне надо остановиться где-нибудь на некоторое время, на пару месяцев, что-то вроде этого. Насчет вас я знал, потому и звонил, но вы не ответили ни на один звонок, так что я решил, что вы уехали. Теперь, когда все выяснилось, спешу сообщить, что очень рад нашему с вами совместному пребыванию под этой благословенной крышей…
— Что?!! Вы хотите сказать, что собираетесь здесь поселиться?! Но это невозможно.
Насмешливая улыбка стала шире и еще насмешливее.
— О, уверяю вас, именно это я и сделаю, Морин Аттертон!
Мори бессильно замолкла, чувствуя, как в горле сжимается тугой комок, а под ресницами закипают слезы. Докатилась! Сначала галлюцинации, теперь истерики… Впрочем, галлюцинации отменяются. Дональд Кристофер О'Брайен вполне реален. Морин решительно потрясла головой, стараясь изгнать из памяти образ обнаженного красавца на бортике бассейна.
Внезапно настырный Аполлон оказался рядом. Тяжелая рука опустилась на плечо Морин, и голос, не терпящий никаких возражений, изрек:
— Садитесь! Судя по вашему виду, вы сейчас откинете коньки.
В следующий миг она опустилась на мешок с картофелем, а в руках у нее оказался бокал, едва ли не доверху наполненный виски.
— И не о чем беспокоиться. Я не серийный убийца, не сексуальный маньяк, не насильник и не Казанова. Завтра позвоните Филипу и Сюзи, они вам это подтвердит.
— Нет, сейчас!
— Пожалуйста, пожалуйста, только учтите, что у них еще более глубокая ночь и они вряд ли будут рады вашему звонку. Пейте виски. Это вас успокоит.
— Это?! Такой дозой можно навеки успокоить даже лошадь. Вы всегда приказываете окружающим, что им следует делать?
— Не всегда, а тогда, когда им это необходимо. Леди! Поверьте мне. Выпейте — и вам станет легче.
— Меня стошнит. Я ничего не ела с самого утра.
— То-то я смотрю, вы рыщете по сторонам голодным взглядом. Минуточку! Сейчас я сделаю вам пару бутербродов и налью… Кофе? Чай? Молоко?
Морин сдалась. Напору этого нахала было невозможно противостоять.
— Молока. Только я не уверена, что оно есть.
— Есть. Я купил сегодня в супермаркете. Хоть что-то хорошее за сегодняшний день!
Морин несколько туповато смотрела, как ловко управляется с продуктами возмутитель ее спокойствия: режет сыр, ветчину, хлеб, наливает в стаканы молоко…
Неожиданно она подумала, что все это очень необычно. Она, Морин Аттертон, сидит на кухне с совершенно незнакомым человеком, а он так по-домашнему готовит для нее еду. Вдруг завтра утром выяснится, что все это ей все-таки приснилось? Лусия скажет — о, Лусия понятно, ЧТО скажет! Что в Морин заговорила ее задавленная годами непосильной работы женственность. Лу вообще почти все в жизни объясняет либо гормональной бурей, либо ее отсутствием. Тебе нужен мужчина, Морин.
Нет! Ей не нужен мужчина. Ей нужна хорошая работа, а еще диплом менеджера-маркетолога. Вот и все.
— Между прочим, я не слышал, как ты приехала; И машину не видел.
Они уже перешли на «ты»? Хорошая скорость, хотя… не все ли равно, если завтра все окажется ночным кошмаром.
— Я пришла пешком.
— Ты выглядишь усталой. Нет, это мягко сказано. Изможденной. Вымотанной. Ты похожа на человека, которому в последнее время не часто удавалось повеселиться.
— Потому что я и есть человек, которому в последнее время было не до веселья. Я много работаю. Подрабатываю стенографией и машинописью, а днем работаю в магазине у своего дяди. Он не совсем дядя, скорее, двоюродный дед. Лет ему много, характер тяжелый, но я его люблю и беспокоюсь за него.
Господи, почему она ему это рассказывает? Совершенно постороннему человеку.