Дыхание Дона согревало ее губы. Он склонился совсем близко.
— Думаю, что ответ — да. И при этом ты хочешь, чтобы я тебя не хотел? У нас проблемы, малыш!
— Какие еще проблемы?
— Мы взрослые люди и все такое, но именно поэтому мы не можем просто отмахнуться от собственных чувств. Честно говоря, мне бы и не хотелось от них отмахиваться. Они мне нравятся, эти самые чувства.
— Ты скоро уезжаешь.
— Во-первых, не скоро, а через два месяца.
Два месяца счастья — и бездна черной тоски.
На одних весах — и поцелуи, и слезы, и объятия, и отчаяние, и жизнь… и смерть. Потому что Морин Аттертон умрет, когда Дон О'Брайен оставит ее. Нет, она будет двигаться, есть, пить, спать, помогать сыну делать уроки — но душа ее умрет навсегда.
Она осторожно высвободилась из рук Дона. Отодвинулась на край кушетки, вытерла слезы, сердито отвела волосы со лба.
— Значит, нам нужно просто контролировать наши чувства, только и всего. Сейчас я заварю себе чай — если в доме еще остались кружки — выпью его и лягу спать.
— Я сам заварю чай. Кружки остались, но их уже немного. Сиди.
Она устало смотрела на Дона, на его спокойное, слегка печальное лицо, на сильные руки, ловко управляющиеся с чайником и кружками, а сама думала о том, что сейчас, в четыре утра, они могли бы лежать в одной постели и заниматься любовью. Вместо этого мужчина заваривает чай, а женщина советует ему контролировать чувства. Смешно.
Ничего смешного. То есть абсолютно.
Утром Дон встал неожиданно бодрым и решительным.
Момент настал. Он это чувствовал кожей.
Морин уехала на работу, и тогда Дон вытащил из спальни сопротивляющуюся и все еще сонную Анжелу.
— Просыпайся, просыпайся, сестричка! Мне нужна твоя помощь!
— Почему так рано?!
— Потому что пора!
— Ладно. Надеюсь, ничего противозаконного?
— А вот в этом я как раз не уверен.
Он начал рассказывать, и глаза Анжи становились все круглее и круглее, а потом она расхохоталась и шлепнула его ладонью по спине.
— Ты псих! Натуральный и неизлечимый. Она же тебя убьет. Или посадит.
— Не думаю.
— Ты уверен, что хочешь этого?
Он сам удивился тому, как твердо и радостно прозвучал его ответ.
— О, да!
— Ой, Господи, ну ладно, но ведь это значит, что нам придется забраться к ней в комнату и посмотреть все размеры, в том числе и белья, понимаешь ты это, извращенец?
— Сестренка, в любви и на войне…
— Все средства хоть куда, это я помню. Пошли.
Анжи проявила недюжинный талант к обыску. Работа, можно сказать, спорилась, и только минут через десять, вертя в руках маленький белый лифчик в поисках этикетки, Дон ненадолго задумался.
А не сошел ли он с ума на самом деле?
Два дня спустя он наведался в магазинчик. Морин встретила его суровым и несколько враждебным взглядом.
— Я кому сказала, перестань присылать мне шоколад!
— Последний разочек! Не сердись и не дуй губы, тебе не идет. Слушай, ну мир! У меня к тебе неожиданное предложение. Хочешь, слетаем в Каракас?
— Чего-о-о?!!
— Слетаем в Каракас на частном самолете, прямо завтра, пообедаем, посмотрим на пальмы — и обратно.
— А почему не в Париж?
— Потому что самолет маленький. Он до Парижа не дотянет.
— Дон, я…
— Я не буду приставать! Мы просто погуляем. Оказия выдалась, вот я и решил, что грех не воспользоваться. Потом я займусь крышей, у тебя начнутся зачеты, будет не до этого.
— Чтоб тебе провалиться! Я даже не знаю, как реагировать…
— Очень просто. Скажи «да». Да?
— Да. Да! Да, да, да!!! Но…
Он не дал ей времени на расспросы. Просто поцеловал в щеку и удрал из магазина на улицу.
Назавтра Морин Аттертон сидела в удобном кресле маленького, но совершенно комфортабельного самолета и смотрела на Дона О'Брайена, широко улыбающегося ей белозубой улыбкой голодного ягуара.
Главное, не забыть потом спросить доктора Партеньо, не белая ли у нее горячка. Все-таки за последний месяц они выпили довольно много белого вина…
Каракас встретил их пляжным настроением, в котором пребывал практически со дня своего основания в шестнадцатом веке. Морин то и дело казалось, что сейчас из-за угла появятся живописные флибустьеры в обнимку со жгучими красотками в полосатых юбках.
Город шумел, звенел, пах морем и цветами, пляжи были ослепительно белыми, солнце — золотым, небо — бирюзовым. Дон привел ее в маленький французский ресторанчик на берегу океана, и Морин ошалело нюхала невиданные цветы, небрежно разбросанные по белоснежной скатерти, а красавцы-официанты бесшумно и ловко разливали шампанское по высоким фужерам, похожим на флейты…