Неожиданно ей захотелось плакать. Она опустила голову и медленно произнесла чужим, немного севшим голосом;
— Мне не нравится…
— Что? Тебе здесь не нравится?
— ЗДЕСЬ не может не нравится. Здесь — рай. Мне не нравится то, что мы делаем. То, что делаю я.
— Почему, малыш? Обедать в жару — не самое большое преступление, к тому же здесь сквознячок, а мы с тобой не склонны к полноте и апоплексии…
— Не смейся, Дон. У меня странное и мерзкое ощущение. Как будто я… как будто ты меня… Я не продаюсь, пойми это.
— Она испугалась, что он обидится, но Дон только рассмеялся.
— Мори, ты прелесть, и я даже не могу на тебя злиться. Расслабься. Каков бы я ни был, я вовсе не предполагаю, что тебя можно купить за тарелку супа. Пусть и черепахового. Слушай меня. Мы просто развлекаемся. Используем последний свободный день перед напряженной работой. Мне лично очень приятно твое общество, потому я тебя и потащил сюда. Надеюсь, что и ты не испытываешь ко мне отвращения.
— Да пойми ты, я себя чувствую участницей твоего грандиозного проекта типа «Как сделать счастливой мать-одиночку»!
— Ну и дура! Твое здоровье, мать-одиночка.
И Дон О'Брайен легко коснулся фужером кончика носа Морин. Она не удержалась и скосила глаза на золотые пузырьки, это вышло так забавно, что Дон снова расхохотался — и тогда она к нему присоединилась.
Выйди из тюрьмы, Морин Аттертон. Ее же никогда не запирали на ключ! Ты сама сидишь в ней с ослиным упрямством, наивно полагая, что от этого кому-то легче.
Да здравствует Каракас, город флибустьеров, пальм и золотого солнца!
Да сгинут — хотя бы на сегодня — основы менеджмента и маркетинга!
Они нагулялись до одури, напились шампанского, наелись мороженого, покатались на лошадях, потанцевали на маленькой эстраде с остальными отдыхающими и купили Морин громадное сомбреро (почему сомбреро продают в Каракасе — непонятно!), расшитое золотом (ненастоящим) и павлиньими перьями (настоящими).
В самолете она без сил повалилась в кресло и поклялась, что не проснется до самого дома.
— Придется положиться на твою порядочность, ирландец. Ты довезешь меня до дома?
— О да, чернокудрая дева с глазами цвета моря.
— И ты…
— И я не сорву с тебя одежды, а также это сомбреро, и не надругаюсь над твоей невинностью, и не порушу твоего девичества, если по странному стечению обстоятельств это все еще тебя волнует.
— Болтун! Сколько нам лететь, я забыла?
— Часа полтора. Сейчас четыре, так что самое время для послеобеденного сна. Спи.
И она действительно заснула, а когда проснулась, облака под крылом самолета окрасились в опалово-лиловый цвет, и лишь где-то вдали ослепительным червонно-золотым отблеском угадывалось заходящее солнце.
Поскольку это никак не могло соответствовать истине, Морин Аттертон потрясла головой и потерла глаза, а затем честно ущипнула себя за предплечье.
— Который час?
— Э-э-э… Восемь сорок пять по Буэнос-Айресу.
— Дон!
— Да?
— О'Брайен!!!
— Аттертон?
— Мы все еще летим!
— Какая наблюдательность! Могу ручаться, ты была командиром скаутов. Ты чертовски наблюдательна.
— Дон, я не шучу. Где мы находимся?
— По моим подсчетам, где-то над Карибским архипелагом. Внизу, соответственно, Карибское же море, а над нами — вечное небо, чьи звездные глаза ласково подмигивают тебе…
— Дон!!! Что происходит?
— Ну хорошо. Желаешь прозы — пожалуйста. Мы летим, точнее, уже практически прилетели, на один из островов в Карибском море.
— ЧТО?
— Мини-каникулы. Или макси-выходные Ты хотела выспаться? Вот и спи себе. Есть разница — спать в пыльном и вонючем Буэнос-Айресе или в прохладном бунгало на берегу океана? Под пальмой, в цветах, и даже постель не надо убирать.
— Не могу поверить. Ты меня похитил!
— Я бы так сказал, взял взаймы. Похищение предполагает выкуп, а я совершенно бескорыстен.
— Ты не можешь так поступить!
— Малыш, прости, но ты споришь с очевидным. Я уже так поступил.
— Я на тебя в полицию заявлю! В суд подам!
— Прекрасная мысль. Ты будешь богата, поскольку, несомненно, выиграешь процесс. Представь, меня выводят из зала суда в кандалах, дамы рвут кружевное белье и размазывают макияж по щекам, а бледные от сочувствия мужчины играют желваками на скулах и повторяют «Не повезло парню, но каков молодец!»… Нет, не могу, слезы душат.
— Замолчи! Дедушка! Боже мой, он же с ума сойдет!
— Знаешь, ты меня прости, но твой дед, в отличие от некоторых, очень умный и совершенно адекватный человек. Я с ним говорил. Он сказал, что это прекрасная идея.