Задумавшись, он и не заметил, как она проснулась, и очнулся только тогда, когда она хихикнула и лёгонько дернула его за нос.
— О чем ты думаешь? У тебя очень смешной вид.
— О тебе.
— Обо мне? Хорошее, я надеюсь?
— Не знаю. Почему ты столько лет прожила одна?
— Одна?
— В смысле, не вышла замуж.
— Ну, знаешь, на это было много причин. Я, конечно, красавица и умница, но на рынке невест не котируюсь.
— Глупости! Ты красива, умна, обаятельна, сексуальна…
— Эй, Дон, прекрати, ты меня смущаешь. А если кроме шуток, то… будь реалистом.
Дон вздрогнул, увидев, как она неожиданно натянула на обнаженную грудь одеяло. Почему ей вдруг захотелось прикрыться?
— Подумай-ка сам. Мне было девятнадцать, когда муж бросил меня, а потом и погиб. У меня был маленький ребенок на руках, Потом он рос помаленьку, вот сейчас он уже взрослый парень, и я тебя уверяю, не многие мужчины на этой земле согласятся заиметь семью с уже готовым наследником. Нет, они готовы на отношения, иными словами, они не прочь спать со мной, но жениться? Спасибо, нет. А что касается одиночества… Нет, я никогда не чувствовала себя одинокой. Джеки не позволял и не позволяет. Он — часть меня. Нас с ним двое. Это много. Потом, у меня ведь никогда не было настоящей работы. Образование искусствоведа-это хорошо для души, но не для жизни…
— Ты говоришь ерунду, Морин Аттертон! Образование или карьера не в силах сделать тебя привлекательной, сексуальной, страстной и женственной. Ценность человека не в этом.
— Да. Ты прав. Однако образование способно обеспечить тебя работой. Или не способно. Это вопрос не ценности, а цены.
Она внезапно села, лицо у нее сделалось серьезным и даже злым.
— Что ты вообще об этом знаешь, Дон? Ты же никогда не думал о деньгах, вернее, о том, что их тебе не хватает. А ты можешь представить, каково это — не иметь возможности купить сыну новые кеды? Или хранить продукты в сливном бачке унитаза, потому что нет денег на починку холодильника, который тебе из жалости отдали друзья? Не вызывать врача и лечиться по старинке — сном и горячим чаем? Ладно, зря я это.
Утро мгновенно перестало казаться Дону солнечным и беспечным. Словно тень пробежала по комнате.
— Прости меня, малыш. Я не должен был… Ты прожила нелегкие годы, но ты прожила их с честью. Я не хотел тебя задеть.
Она мрачно посмотрела на него.
— Я надеюсь, что не хотел. Что же касается замужества — теперь я не согласилась бы выйти замуж, даже если бы меня тащили к алтарю на аркане. Это только все усложнит.
— Почему? Тебе стало бы легче. Не надо думать о деньгах, о будущем, о том, как растить сына…
— Я сама знаю, как растить сына! И я должна быть уверена, что смогу прожить и одна, без посторонней помощи.
— Муж — посторонний?
— А кем мне назвать Гаэтано? Он бросил нас, когда… ты знаешь, я говорила тебе! Посторонний — и тот бы так не поступил. Извини, мне надо к себе.
— Мори, я волнуюсь за тебя, неужели ты не понимаешь?
— А не надо обо мне волноваться! Ты не обязан это делать. Ты не несешь за меня никакой ответственности.
Она вскочила, торопливо завернулась в халат и бросилась из комнаты. Дон не пошел за ней. Утро угасло окончательно. В окна вливался душный зной, виски заломило от боли.
Зачем ему понадобилось затевать этот разговор?
В своей комнате Морин яростно переоделась в шорты и футболку, прицепила на пояс плейер и пулей вылетела из дома на пробежку.
Сказка кончилась. Нет, цветы цвели, птицы пели в ветвях деревьев, и небо было синим и бездонным, но сказка кончилась. Иллюзия развеялась. Добро пожаловать в мир реальности, Морин Аттертон.
Она бегала до тех пор, пока икры не начало сводить судорогой. Тогда Морин села прямо на обочину дороги, уткнулась лицом в колени и заплакала навзрыд.
Дон тупо и мрачно смотрел на экран телевизора, не видя и не слыша, о чем разговаривают главные герои.
Солнце уже клонилось к закату. Морин почти не появлялась в гостиной и на кухне, а когда забегала — практически не разговаривала с ним.
Он чувствовал себя так, словно со всего маху врезался в стеклянную витрину посреди оживленной улицы. Глупо и больно.
Им надо поговорить.
А о чем? Что он ей может сказать?
Пять дней спустя. Магазинчик дядюшки-деда Джона. Морин сидела на своем стуле, за своим столом, занимаясь своей работой. День был невыносимо жарким и долгим, работа — нудной и бесконечной. К тому же снова сломался кондиционер, и теперь магазинчик сильно напоминал турецкую баню. Морин зажмурилась и со стоном потянулась, разминая затекшую шею. Домой тоже не хотелось. С воскресенья она переехала в свою прежнюю комнату, спала в своей собственной постели… хотя спала — это сильно сказано.