«В меру сил с возможностями» здесь ключевые слова. Бесспорно, Козырев не мог на своем посту в сложившихся тогда условиях российской политики быть «Мистером Нет», как Громыко, да и не имел такого желания, потому, собственно, свой пост и занимал. При этом если желание все-таки присутствовало бы, он вполне бы мог быть хоть немного, но жестче и эффективнее. Соответственно, Громыко во внутри- и внешнеполитических условиях той эпохи, когда министром являлся он, не мог быть никем иным, кроме как «Мистером Нет», — но при чуть большей личной уступчивости и мягкости, наверное, имел шанс получить титул «Мистер иногда и чуть-чуть, но таки Да» (другой вопрос, что СССР никакой пользы от этого бы не имел). У всякого министра иностранных дел есть коридор возможностей, заданный политическим строем государства и его возможностями. Стены этого коридора относительно эластичны, и степень эластичности зависит от желания, личных качеств и настроя хозяина здания на Смоленской площади.
Разворот Примаковым самолета над Атлантикой — это растягивание стены почти до предела. Лавров же, как кажется, не только не растягивает стену, но и вообще стоит где-то посреди коридора.
Еще раз уточним, что данная ситуация не только вина, но и беда Лаврова. Поговаривают, правда, что он был среди тех высших чиновников, кто выступал против ввода войск на Украину и вообще излишней агрессивности в отношении Киева, а значит, несет ответственность за курс, которому теперь сам и следует. Даже если это и не так, в сильно лучшую сторону ситуацию сей факт не меняет. Наша внешняя политика сейчас крайне сомнительна не только содержательно, но и стилистически, а тут уж претензии точно в первую очередь к самому министру. Ясное дело, на одной стилистике и раздувании щек далеко не уедешь, в предельно гротескном виде получится анекдот про угандийского диктатора Иди Амина, объявившего войну США и на следующий день присвоившего себе лавры победителя ввиду неявки соперника на поле боя. Но когда швах и с сутью, и с оболочкой…
У нас, русских, совсем другой тип восприятия руководителей страны, чем на современном Западе. Мы не можем воспринимать их утилитарно и без-эмоционально, как временно нанятых работников. Нам хочется гордиться ими, испытывать чувство сопричастности, воспринимать как во всех смыслах своих. Особенно желание радости и сопричастности касается как раз внешней политики и отвечающих за нее лиц. Мы хотим гордиться ими, нам нравится это делать, и мы это делаем всегда, когда есть повод. Но лучше все-таки радоваться именно успехам, а не их имитации на картинках и в юмористических шоу, чтобы потом не было больно разочаровываться.
И еще пара абзацев о том же. Помимо публицистов и блогеров, кто всегда твердит «Путин слил», есть ведь и те, для кого «Кремль в любой ситуации прав и дальновиден», их явно больше. Именно они производят мемы вроде «грозное русское молчание» в ситуации, когда, извиняюсь за тавтологию, лучше всего промолчать. «Да, Российская Федерация стоит и смотрит, как обстреливают Донбасс», «проигнорировав обстрелы российской территории и смерть наших граждан, Кремль дал понять, что втягиваться в войну не намерен» — это лишь наиболее яркие цитаты, выдающие то ли предельную циничную откровенность авторов, то ли недопустимую небрежность формулирования. Обычно грубейшие внешнеполитические просчеты и сомнительные шаги власти подаются под соусом более витиеватых объяснений, заставляющих читателя вместо неловкости почувствовать едва ли не гордость за страну.