Однако ведь был и запредельный героизм простых солдат, офицеров и таких генералов, как Лев Рохлин. Был беспримерный мученический подвиг Евгения Родионова. Была поддержка кампании национал-патриотической оппозицией, еще год назад противостоявшей ельцинскому режиму в кровавые октябрьские дни 1993 года, но понимавшей: ельцины приходят и уходят, а Россия и ее целостность остаются. Был номер НБП-шной «Лимонки» с заголовком (по памяти) «Браво, господин президент!». И была, в общем-то, почти достигнутая к августу 1996 года военная победа, несмотря ни на что.
А затем случилось грандиозное предательство. Имеющий донельзя мутные корни захват боевиками Грозного, ультиматум генерала Пуликовского, пообещавшего, что через 48 часов, после эвакуации гражданского населения через специальный коридор, вся вражеская сила, которая не сдастся, навсегда останется на грозненских улицах. Срочный визит в Чечню Лебедя с Березовским и похабные крики БАБа Пуликовскому — отлезь, генерал, не мешай своей бравадой нам «миротворствовать», сиречь делать дела, и по-быстрому, а то армия очнется и взбунтуется и не подпишется в Хасавюрте Лебедем и Масхадовым бумажка, которую через три года придется отменять новой кровью. Как там говорили в Германии после Версальского мира, «удар ножом в спину»?
Существует, кстати, распространенное определение России после 1991 года как «версальской». Многие патриоты не любят этот штамп, понятно почему — либералы с его помощью усиленно намекают на якобы фашистскую и реваншистскую сущность нашей страны и нашего народа, который обязательно воспроизведет, ибо иначе не умеет, Третий рейх в одеждах Третьего Рима. На мой взгляд, несмотря на недобросовестное использование недобросовестными людьми, данный словесный оборот очень подходит для описания состояния великой державы после унизительного поражения и территориальных, а еще страшнее — моральных потерь. Но если такое определение кому-то не по душе, можно сказать — «хасавюртовская Россия», и это ведь актуально по сей день. Изжив Хасавюрт военным путем и крайне спорно, непоследовательно и противоречиво закрепив итоги сего изживания политически, мы все еще толком не изжили хасавюртовскую оптику миросозерцания.
Мы боимся лишний раз сделать резкий жест и везде ощущаем, очень часто с полным на то основанием, тень предательства. Даже внутренняя целостность страны лишь недавно стала относительно стабильным фактором, хотя с нынешними тенденциями ползучего этносепаратизма этот вопрос может в любой момент вновь актуализироваться. О каком-то выходе за пределы границ и понимании России как историко-геополитического субъекта, превышающего объем нынешней РФ, просто задуматься немыслимо. Крым стал яркой вспышкой, преодолевшей, как показалось, хасавюртовский морок, но дальше Хасавюрт с лихвой отыграл упущенное. Нельзя! Страшно! Крым — это уникальный случай, а вообще Украина от Ростова до Будапешта для нас свята и неприкосновенна. Интересно, что эту незыблемость и единственноверность РФ как на веки вечные неизменного субститута России отстаивают в унисон либералы и казенные государственники-охранители. Причем для либералов кощунственным кажется лишь изменение территории РФ в сторону увеличения, а если уменьшать — да ради Бога. Они и вслух не стесняются об этом говорить, вот, например, Евгения Альбац как-то молвила, что распад России напасти лично для нее большой трагедией не станет. Мой воронежский друг и коллега Станислав Хатунцев язвительно прокомментировал, что если у госпожи Альбац помахать перед носом включенной бензопилой и сказать, что распад ее, Альбац, на части тоже не стал бы грандиозной трагедией для России, она, Альбац, была бы заметно осторожнее в высказываниях.
Спустя двадцатилетие после Хасавюрта Россия все еще слишком хасавюртовская. Сделать ее иной — наша задача.
На донецкую конференцию «Юга России» в начале ноября 2016 года внезапно пожаловал глава ДНР А. В. Захарченко. Аркадий Минаков уже стоял на трибуне, собираясь открыть первую часть мероприятия своей лекцией об истории и теории консерватизма, как вдруг в зал стремительно вошли несколько автоматчиков, вставших у сцены, а затем появился Александр Владимирович. В зале легкий шок, немая сцена. Захарченко не особо приветливо посмотрел на собравшихся и произнес: «У меня пара слов, микрофон не нужен», — и почти у всех, с кем я говорил после, на секунду-полсекунды возникло ощущение, что сейчас нас всех арестуют. Лично я почувствовал себя как в анекдоте про избрание Андропова генсеком КПСС: «Товарищи, кто за кандидатуру Юрия Владимировича, поднимите руки. Спасибо, вторую руку можно опустить».