Прими, Господи, душу раба Твоего Игоря. Будьте там нашим заступником, Игорь Ростиславович.
10 марта — очередная годовщина смерти Булгакова. В 2017 году она некруглая, но симметричная и по-своему красивая, насколько подобное определение вообще применимо к годовщине смерти, — 77 лет. Думаю, сам Михаил Афанасьевич против слова «красивая» вряд ли бы сильно возражал. Скорее — даже одобрил бы.
Что можно сказать в этот день о человеке, о котором и так уже сказано все что можно? Булгаков, как поистине гениальный Мастер, умел, рассказывая о повседневности конкретной эпохи, затрагивать вечные темы и давать им новое прочтение. Так, «Собачье сердце» — это не только фантастический этюд в красочном антураже Москвы середины 1920-х годов, но и размышление о Творце и Творении, ответственности человека за содеянное им, уместности искусственного при наличии естественного; размышление, с одной стороны, блестяще раскрывающее темы, с другой — дающее почву для противоположных друг другу и практически одинаково убедительных трактовок, есть же итальянская экранизация, где профессор Преображенский — злобный жестокий самодур-экспериментатор, а Шариков — вполне милая и симпатичная жертва его омерзительного эксперимента. Про самое известное булгаковское произведение и не говорю, здесь погружение в метафизику и метаисторию еще сильнее и гуще, при опять же широком просторе для трактовок.
Однако Булгаков, как, опять-таки, подобает гению, не только заглядывал в прошлое и Вечное, но и предсказывал будущее. Причем в этом плане ему даже не пришлось сильно задействовать провиденциальный ресурс, достаточно было просто метко и талантливо зафиксировать окружающую действительность. Речь, конечно, о киевско-украинской теме в «Белой гвардии».
Есть известная фраза, то ли реально сказанная Владимиром Винниченко, то ли приписываемая ему: «Русский демократ заканчивается там, где начинается украинский вопрос». Произнесенная в реальности либо сконструированная задним числом, она, тем не менее, содержит нескрываемый упрек: вот, мол, какие все русские, вне зависимости от политических оттенков, имперские шовинисты. На самом деле все проще и одновременно сложнее. Во времена Винниченко и чуть раньше русские либералы и демократы — не все, но многие, гораздо больше, чем сейчас, — еще были либералами и демократами без жирных кавычек, еще не страдали смещением картины миры в сторону тотальной одноцветности, еще не отринули чувство патриотизма и банальную объективность. Разве можно назвать империал-шовинистом рафинированного либерала и западника Ивана Сергеевича Тургенева, из-под пера которого на страницах «Рудина» вышел бессмертный отрывок «грае, грае, воропае»? Конечно нет, это всего лишь незлая ирония над малороссийской культурой в рамках большого триединого русского народа, отмеченная, впрочем, смутной тревогой относительно политизации и обособления этой культуры. Старик Тургенев всего лишь описывал то, что видел. Ровно так же, как через некоторое время честно говорил о турецком геноциде балканских славян при попущении Англии, вместо того чтобы невинно потупить глаза и «постить фоточки» на Фейсбуке, благо и Фейсбука тогда не было.
Булгаков, родное дитя русского Киева, имел сомнительное удовольствие застать времена, когда опасения одного из его предшественников в когорте великих русских писателей стали ужасающей реальностью. Поэтому в его строках на данную тему горечи ничуть не меньше, чем иронии. Больше всего же там — банальной реалистичности описания, которая иногда способна дать фору любому сатирическому гротеску.
Взять хотя бы самый известный фрагмент из романа, описывающий суть «политического украинства» как идеологии, образа жизни и мыслей:
«Сволочь он, — с ненавистью продолжал Турбин, — ведь он же сам не говорит на этом языке! А? Я позавчера спрашиваю этого каналью, доктора Курицького, он, извольте ли видеть, разучился говорить по-русски с ноября прошлого года. Был Курицкий, а стал Курицький… Так вот спрашиваю: как по-украински «кот»?Он отвечает «кит». Спрашиваю: «А как кит?» А он остановился, вытаращил глаза и молчит. И теперь не кланяется.
Николка с треском захохотал и сказал:
— Слова «кит» у них не может быть, потому что на Украине не водятся киты».
Где же тут хоть след преувеличения? Сейчас мы видим даже в мелочах идентичную картину! Случай из числа относительно недавних — Аваков зачитывает на украинском какое-то заявление. Делает это явно с трудом, запинаясь, задумываясь и почти нескрываемо морщась. Затем, закончив с официальной частью, со столь же нескрываемым и едва ли не подчеркнутым облегчением переходит на русский. Это пример именно из числа более-менее свежих, так-то их целые клондайки.