Какое-то подозрение шевельнулось во мне и заелозило грязными лапами по макушке…
Брошенный в меня быстрый взгляд:
— Примерно два часа десять минут. Я активировал их…
Я похолодел…
— Как, твою мать, ты…
Он виновато развёл руками:
— Понимаешь, это на самом деле просто… Просто, — лишь стоит подумать и вспомнить, кто был или всё ещё дорог человеку в его жизни… Не Полковник давал тебе коды. Вы сменили их, когда… Ну, ты понимаешь…
Да, я понимал. Двухтысячный. Тот дурной год всему, практически всему миру доставил гору хлопот.
— Ну и вот… Полковник доверил это именно тебе. И ты составил сам эти комбинации цифр, а он уже просто их переписал. Верно?
Я вновь, как заведённый, мотнул башкой. Как-то не укладывалось в ней всё это…
— …Четыре порядка цифр. Дни рождения. По возрастающей, по степени твоих привязанностей…
— Сын…
При этих словах я вскинул на него глаза.
— Жена….
Во мне зашевелился, засуетился торопливый дьявол. Скорее, скорее же! Не тратить времени!
— и…, наконец, я… и сам Полковник… Всё.
Клянусь, его ясные глаза излучали вселенскую скорбь. И всё же, всё же…
Он сделал это.
— Зачем, Вилле… Зачем?! — я вскочил и заорал, как безумный. Вбегавший в это время с трубами наперевес усач чуть не упал от ужаса на спину, приняв последний мой вопль на свой счёт.
Вилле же спокойно встал, как если б собрался всего лишь протопать на кухню за водой, и подошёл к оторопевшему механику.
Не спеша взял из его рук куски металла и повернулся ко мне, держа в каждой руке по отрезку вертикально, отверстиями вверх:
— Я знал, что ты выберешь это. Это ж твоё любимое. А потому заранее приготовил самые чистые и новые. Их начистили, ошкурили… загляденье, не правда ли? — он придирчиво и с какой-то любовью осмотрел оба «орудия», выбрал себе то, что было в правой руке, второе прислонил к пульту:
— Твоя…Кстати, я не стал стрелять в тебя там, в зале… Мне показалось… — он выпятил губу, словно нашёл какой-то изъян в «отделке» трубы, — показалось, что здесь и так будет… правильней.
Казалось, он напрочь позабыл о том, что я стою перед ним, потрясённый и вскипающий.
Потом ещё раз внимательно окинул свою «палку» глазами и вякнул:
— Так вот об этом… Понимаешь, я сделал всё ещё до того, как ты смог войти сюда. Это была своего рода игра. В «бродилки» со «стрелялками»… — Его голос снова стал безжизненным, будто и не просыпались в нём оттенки огоньков летней ночи…
— До того, как ты… ну, перебил кучу народа и пробился. Как посмеялся над моими уловками в разных местах. Тебя трудно остановить. Твоя ярость берсерка — твоё же главное оружие. Но в остальном ты проще, примитивнее меня. Грубее. Окончательно я понял это двадцать минут назад. Тебя ничего не интересует в жизни, кроме безопасности и сытости «своих», и кроме пресловутой «правоты». Любой ценой. — Тайфун засмеялся. Но так тихо, что я видел лишь колебания его гортани и губ. — Мне хотелось, чтобы ты дошёл. Я пережил немало тревожных минут, когда в тебя там летели пули, поверь…
Подобие уязвлённого самолюбия толкнуло меня изнутри. Он переживал за меня, словно за неумелого паршивца?!
— Знаешь… Первым моим порывом, когда мы начали беседовать за стаканчиком, был — рвануться туда, вниз…. Остановить, пока не поздно. Повернуть время вспять. А потом…
Потом я вдруг осознал, что даже сделай я это, я всё равно не стану для тебя ничем большим, чем очередным поверженным в твоей жизни противником. Морально поверженным. А затем ты… всё равно ты предложил бы мне смерть. От твоей руки… От своей руки, Гюрза, из которой я испил столько горечи и силы! — Он понемногу распалялся снова, и всё больше. — Так отчего мне было спешить что-то спасать, стараться чего-то не допустить, и не начинать чего-то, если конец от Вас, Мастер, всё равно один?!
…Его душила горечь, и было очевидно, как трудно и болезненно давались ему эти слова…
— Так почему бы мне не попробовать Вас на зуб, проверить своё везение, — может быть, в последний раз… в этой грёбанной жизни, Гюрза?! Почему бы не предоставить случаю и Судьбе, чьё звериное обличье Вы здесь и представляете, решить, — кто же из нас прав? Кто чудовище? — гневно наставленный на меня палец мог бы наверняка пробить меня насквозь, упёршись плотно в мою сжавшуюся от странного и непонятного ощущения грудь…
Вилле перевёл дыхание и закончил как-то устало:
— Становитесь в позицию, Мастер. У вас осталось ещё меньше времени, вспомните…
Я как в прострации шагнул к покорно ждущему меня увесистому обрезку, взял его, словно прикидывая, в состоянии ли он выполнить возложенную на него задачу — убить быстро и безболезненно. Потому как у меня действительно тикал отсчёт и… и я не смог бы долго его мучить.