…Я спустился к самым его пылающим, как солнце, бокам, и теперь гладил, не чувствуя боли, его лоснящуюся шкуру, словно успокаивая волнующееся и испуганно косящее нервным глазом животное.
Отчего-то мне подумалось вдруг, что, повернись всё по-другому, не приди в этот край мой упокоенный ныне… то ли друг, то ли почти сын Тайфун, мы могли бы с тобою даже дружить, величественный Минотавр…
Твоего «заряда», даже работающего лишь в режиме самообеспечения, нам могло хватить на годы. А ведь он у тебя не один, так? О, я вижу твою вторую очередь. Снаряжённую и готовую к пуску…
…Чтобы «обслужить» себя самого, чудище, тебе требуется примерно два мегаватт. Насосы охлаждения, приборы управления и контроля, освещение, и так далее. Да, около двух мегаватт. В год. А это примерно один, ну полтора процента твоего «предела». Так что свою работу, если представить на миг, что тебе не потребуется вмешательство бригады ремонтников, ты сможешь поддерживать на протяжении почти столетия.
А после этого ты сможешь приступить к «трапезе» со вторым блоком…
Твоя совокупная мощность, мощность вырабатываемой тобою электроэнергии — никак не менее тридцати мегаватт.
А это значит, что примерно в течение почти шестидесяти пяти лет мы все, все живущие в этом регионе, могли выкачивать из тебя около двадцати мегаватт в год — любому потребителю.
Через сорок — пятьдесят лет мы перешли бы от эпохи лошадей и повозок к автомобилестроению. Снова заимели бы электронику и компьютеры…
Отстроили наново города и привели бы в действие месторождения нефти и шахты…
Мы снова полетели б на Луну и смогли бы видеть самые далёкие звёзды…
И лишь этот блок смог бы выдавать электроэнергии больше, чем производилось в пятидесятых годах во всей России…
Но так уж случилось…, и ты должен меня понять, что сейчас ты — наш враг. Наш единственный, самый беспристрастный и великий враг.
Даже те, кто в панике бежал наверх, от тебя, от твоего прежнего гостеприимства, не гарантированы ни от чего. Они взлетели наверх, чтобы умереть спустя лишь несколько часов. Вот и вся отсрочка, что им дана. Так же, как и всем нам.
Это была самая последняя, но и самая гнусная шутка Тайфуна.
Ах, Вилле, Вилле… Что же ты наделал, пёсий ты сын…
Пойми, — не могу, не имею я права тебя оставить здесь, в тишине и покое мёртвых шхер. Ты есть корм для тех, кто готовит свои острые тела к последнему в истории человечества полёту…
Пойми, что скорее всего, человечество не переживёт ещё одного удара. Не менее страшного и губительного. Прости… и упокойся с миром…
…Я хорошо знаю, как отключить реактор. Не только от питания себя самого, но и от питаемых им потребителей…
…Когда я выползал оттуда почти без самоощущения, я улыбался.
Я сделал не только то, на что ты меня подвиг, щенок…
Я не только прибил тебя, о не-еет…
Я оказал миру величайшую, неоценимую услугу, избавив его разом и от его самого ужасного и глупого конца, и от твоего поганого дыхания.
А больше всего я радовался и ликовал тому, что я оставлял здесь, в этом отныне самом надёжном и глубоком хранилище свой исковерканный жизнью мозг… и своё мерзкое, опасное тело, — носитель страшного вируса…
Как ты сказал, Вилле? "Чтобы истекающий из нас яд замёрз и не растекался далеко"?
Я нахожу в себе силы сипло закаркать, потому как мои спадающиеся от болезни лёгкие и болящая от жажды гортань уже не может выдать осмысленный, похожий на человеческий, смех.
Но я смеюсь, Вилле! Ты не угадал… не угадал, парень…
Потому что я доверяю своё гнилое тело не капризному и вздорному холоду, я оставляю его самой великой очищающей силе досягаемой вселенной, — Огню…
…Время не властно над удовлетворенным безразличием Смерти. И оно не смеет торопить тех, кто уже и так не принадлежит ему.
Теперь я знаю точно, что самое великое, самое нужное и постоянное везение приходит к человеку лишь за минуту до появления Старухи.
И ему дано, ему удаётся всё, чего он так страстно желал в свой последний час.
…Мои глаза слепы. И при мне давно нет ни оружия, ни других вещей. Туда, куда я вот-вот уйду, всё это не нужно.
Всё, что мне именно сейчас необходимо, это чувство.
Всеобъемлющее, всевидящее и до предела обострённое…
Потому как именно оно привело меня таки, — слепого, переваливающегося урода, — к этому блаженному Свету…
Всё, что я сейчас могу, это, как ни странно, чувствовать и считать.
Чувствовать пьянящую морозность свежего воздуха и ауру льющегося с небес призывного света…
И считать мгновения до того, как это свершится. Весь свой туманный путь назад я не переставал считать их, — мгновения, оставшиеся до освободительного КОНЦА.