Прямо с узла связи аэродромной службы, дозвонился до руководства и договорился о вывозе взрывчатки, потом предупредил Старчака, о выполнении задачи и своем возращении. Так как ни каких дополнительных вводных не поступило, я с чистой совестью отправился ожидать самолет. Расположившись на чехлах от двигателей рядом с летным полем, стал смотреть за работой суетящихся техников. Обстановка была настолько мирной и обыденной, что о войне думать не хотелось. Однако рядом расположилась небольшая группа летчиков, возвращающихся из госпиталей в свои части, и я невольно прислушивался к их разговору.
– На третий день меня сбили, – рассказывал старший лейтенант из истребителей, – к тому времени нас хоть и потрепали, но силы еще были, только вот уставали мы до того, что из машины сами выбраться не могли, обедали и то, сидя в кабине. Хорошо, что командование сообразило, что после третьего подряд вылета уже начинаешь туго соображать, и координация теряется. Тогда, как подмену, за «баранку» рычага всех стали сажать, кто летать умеет. Благо народа тогда хватало, не то, что самолетов – после каждого вылета или теряли кого-то, или машину в ремонт.
– У нас та же история, – вздохнул усатый мужчина в кожаной летной куртке без знаков различия, – звенья стали комплектовать случайным образом. На незнакомой местности, да не слетанными экипажами… – он устало махнул рукой. – Если звеньевого сбили, считай можно назад поворачивать. Карта местности только у него, да и задачу он получает.
– Да подожди ты, – перебивает его кто-то из молодежи, – пусть человек расскажет.
– Ну, так вот, – возвращается к своей истории старлей, – вылетели мы немецких бомберов потрепать. В указанном квадрате перехватили девятку Юнкерсов. Ни кого не сбили, но строй нарушили и заставили от бомб избавиться. Вроде задание выполнили, но тут сверху их прикрытие навалилось – две пары, а третья откуда-то снизу вынырнула. В общем взяли они нас в оборот и давай гонять. Скорость то у Мессершмита больше, да Ишачок маневрение. Правда нам это не сильно помогло бы, но на наше счастье звено Чаек мимо шло, ну и вписались за нас. Сразу дышать стало легче, да и немцы не ожидали атаки и один самолет сразу потеряли.
– Я же говорю, можно немца бить, можно, – радостно вставил кто-то.
– Можно то можно, только недооценивать противника не стоит. Я вот тоже, не успел порадоваться, как меня от группы отбили, даже не понял как. Вот только, что хвост ведущего рядом был, а через мгновение, я из свалки вываливаюсь один, и уже пара Мессеров сзади пристраивается, а затем давай гонять меня «и в хвост и в гриву». К земле прижимают, что бы маневра лишить. Сейчас я думаю – это немец своего молодого ведомого на мне потренировать решил. Время совсем ничего прошло, а мне уже ни чего и не остается, кроме как в верх уходить. Умом понимаю, что тут мне и конец, а руки сами собой на одних рефлексах рычаг на себя отжимают. И знаю, что не тягаться мне с ними на вертикали, да выхода нет, – летчик глубоко затянулся, вновь переживая неприятные мгновения.
– Срезали? – выдохнул кто-то из нетерпеливых слушателей.
– Резалка не выросла, – зло усмехнулся рассказчик, – не успел я толком испугаться, как вижу, на меня Пешка наша с высоты валится. Я к нему. Под брюхом проскочил, да прямо в лоб двум истребителям, что наш бомбардировщик преследовали. Вот по ним из всех четырех стволов, да на встречном курсе, я и лупанул. От одного точно куски обшивки полетели, но не задымил, хотя оба в стороны прыснули. А моих преследователей Пе-2 из курсовых причесал.
– В общем помогли бомберы.
– Да мы считай, друг другу помогли. Я как возможность вздохнуть спокойно появилась, огляделся. Мать моя женщина, а от руля то одни ошметки остались, да и в плоскостях дыр хватает, как я еще маневрировал не понятно. Короче потянул я на свой аэродром, да не долетел то всего ничего. Километров пять оставалось, когда Ишачок прямо в воздухе разваливаться начал. Пришлось на вынужденную идти, а при посадке колесо подломилось, ну я и получил перелом трех ребер, так сказать первое не боевое ранение.
– Как не боевое, – вскинулся кто-то из молодого пополнения, – по уставу, раз имелась встреча в воздухе с противником, а уж тем более воздушный бой, то однозначно ранение считается боевым.
– Смотри-ка, уставщик нашелся, – вздохнул старлей, – вот и у нас тоже один такой был. Сами знаете, треть потерь в технике относится к не боевым. Вот и пришел приказ усилить бдительность по сохранности боевой техники в период эксплуатации. А у меня, что? Как с немцами бился, и в каком состоянии самолет был, ни кто не видел. А после аварийной посадки, он совсем рассыпался, попробуй, определи, что с ним было. Вот мне чуть вредительство и не впаяли. Хорошо, что оружейник доложил после осмотра, что я все до железки расстрелял, а корпус имеет пулевые попадания. Да и то особист шипел как кот рассерженный, хорошо, что в госпиталь отпустили без разбирательства.