На химии нам с Томми дали совместное задание на завтра. Он явно был рад этому, а я нет. После звонка, я быстрым шагом вышел во двор и направился на парковку. Я подумал, что смогу сделать задание и в одиночку. Если быть честным, то я не хотел, чтобы Томас узнал, что я живу в мотеле, но больше всего я не хотел знакомиться с его родителями, ведь это нужно было сделать обязательно, если задание пришлось бы делать у него дома. Я никогда не умел производить хорошее впечатление на людей, таков уж я, как бы я ни старался, все всегда проходило ужасно. Возможно, поэтому я и был одинок. И нет, я не стыжусь того, что я живу в мотеле, просто я не хотел, чтобы он знал.
Папа ждал меня на парковке, облокотившись на дверь машины. Я уже начал открывать свою дверцу, как сзади я услышал голос Томаса:
— Хэй, Алекс, мы так и не договорились насчет проекта! — Кричал он.
Чертов гад, догнал меня. Я посмотрел на отца и намеком дал ему понять, чтобы он что-то сказал Томасу, чтоб тот отвалил с этим несчастным заданием. Не знаю, что так резко переменилось во мне, но вот так случилось, что я не хотел, чтобы он видел, что у нас нет своего жилья. Хорошо, да, мне было стыдно.
Отец совсем не понял намёка и просто молча стоял, поэтому я взял все в свои руки.
— Слушай, Томас, я думаю, что...
Но договорить мне не дали.
— Он думает, что тебе было бы неплохо заглянуть к нам и сделать ваше задание, — отец улыбнулся. — Я Джейсон, отец этого безобразия, — сказал отец, кивнув в мою сторону, после чего протянул Томасу руку.
— Томас, — они пожали друг другу руки.
Знаете, меня всегда что-то резко могло вывести из себя. Как раз эта ситуация не стала исключением, но я решил не встревать, а просто молча дождаться отца, пока он объяснял Томасу, как проехать к единственному мотелю в городе, да. Томас, как всегда, улыбнулся своей идиотской улыбкой и поплёлся к своему велосипеду.
— Где ты откопал такого забавного паренька? — Спросил отец, когда мы уже сидели в машине.
— На распродаже парней с тупым лицом, — максимально грубо ответил я.
— А давай-ка ты не будешь, хамить, окей? — отец умел ставить на место, отвечая более грубо и даже устрашающее.
Порой, я и сам за собой не замечал, что мог повысить тон или нагрубить, все происходило как-то само собой. Вопрос отца я решил проигнорировать, чтобы не встревать с ним в словесную перепалку.
— Отлично, молчание – знак согласия, —утешил себя отец, после чего завел машину, и мы, наконец, поехали домой.
На год ближе к старости
«Медленно, но верно.
Одна ошибка за другой...
Я не кажусь себе другим,
И не кажусь себе собой.
Каждый Божий день я вижу,
Твои красивые глаза,
И ты мне улыбаешься, прекрасная как никогда.
Я помню наш последний диалог,
Тогда, когда я понял чувство боли.
Пойми, я без тебя - никто.
Молю, отпусти мою душу на волю.»*
Записав эти странные строки в блокнот, я задремал. Казалось, что я заключен в камеру смертников и дожидаюсь казни, инициатором которой является моя некогда лучшая подруга и предмет воздыхания, а палачом – её «хэй, смотрите все какие у меня мышцы» парень, Кевин Смит. Вот, я иду, скованный цепями своих глухых подростковых надежд, становлюсь на колени и смотрю в её глаза, белые, пустые и безжизненные. Где же та Ребекка, которую я знал все свою жизнь? Вот, Кевин поднимает топор, секунда до окончания моего жалкого существования...
Кто-то упорно трепал меня за плечо. Я инстинктивно отмахнулся, стараясь отдалиться от непонятного силуэта. Это был отец.
— Ты спал как убитый, что, слишком интересный был сон? — он ехидно улыбнулся.
Я потёр глаза и поджал под себя ноги.
— Мне чуть не снес бошку Кевин Смит, но ты спас меня, — я улыбнулся.
— И кто же такой этот Кевин Смит?
Я и забыл, что отец ничего не знает о нем, обо всем знала только мама.
— Это долгая история, я, если честно, не особо хочу её вспоминать.
Отец понимающе кивнул.
— Там к тебе тот паренёк со школы пришёл, я скажу, чтоб поднимался, — сказал отец и вышел из комнаты.
Я никак не хотел вспоминать ту историю, уж слишком много нервных клеток было утрачено. Все ли у меня в норме? Нет, черт, конечно, нет. Я чувствую себя разбитым, словно маленький парусник севший на мели, или же как ваза, которую я разбил в Фениксе десять лет назад, отец не смог склеить её, поэтому останки этой вазы хранились в другой вазе, собственно, что я сейчас из себя и представлял – разбитая душа в человекообразной оболочке.