— Вообще-то нет, Томас, не все хорошо, мне нужно тебе кое-что рассказать.
«И в те ужасные дни, когда
Я закрываю глаза, я не вижу тебя
Рядом.
И ты моя мечта, несбывшаяся
Правда.
Я не уверен в себе, я не уверен в тебе,
Я болен.
Но жду тебя лишь одну, я без тебя не могу,
Я в неволе.»
И вот, примерно полтора часа я рассказывал Томасу историю своей жизни. Подумать только! Всего в полтора часа уложилась моя жизнь. Безусловно, я не мог говорить обо всем спокойно, поэтому весь мой рассказ сопровождался жестикуляцией и бранью. Ребекке, Кевину, мать его, Смиту, мистеру Доновану, чертовому усатому хрену — всем им досталось в моей рассказе. Развод родителей, авария, смерть мамы и, наконец, последние минуты жизни...
— Знаешь, в ту секунду, когда я лежал на земле и чувствовал, как по мне стекает моя кровь, как медленно, но верно я приближался к смерти, я просто мечтал, чтобы мама была в порядке, чтобы она продолжала сжимать мою ладонь, а я бы просто закрыл глаза навсегда — в тот момент я чувствовал сначала дикую боль, затем боль утихла, а позже испарилась вовсе. Я стал понимать, что это – великолепное завершение истории жизни Алекса. Это так убого, что я говорю о себе в третьем лице, но знаешь, Томас, самое страшное – это то, что погиб тот человек, который больше всего на свете любил жить, а не тот, кто искал выход из этого мира.
Я опустил голову, а Томас молчал. Тишина продолжалась долго, сам не знаю, зачем я столько взвалил на него, я бы и сам не знал, что говорить в таких случаях, ей-Богу, но Томас сказал то, что я совсем никак не ожидал услышать.
— Если жизнь даровала второй шанс именно тебе, — начал он, — то может, ты должен достичь чего-то, может, ты рожден для великих свершений, откуда ты знаешь? — он нахмурился. — Твоя мама отдала свою жизнь не напрасно, в любом случае, она знала на что ты способен. Я уверен, она гордится тобой, все мамы гордятся своими детьми, —Томас произнес это предложение как-то отстраненно, с грустью. — А та девушка, которую ты любил... Знаешь, стоит отпускать прошлое, нельзя вечно жить и терзать себя этим, будь выше, она повела себя как сука.
Я не знал, что ему ответить. Просто смотрел на Томаса и не понимал, за какие заслуги в жизни мне достался такой друг. Со своими тараканами в голове, дурацкой глупой улыбкой и приставучестью, но такой искренний.
— Знаешь, Томас, думаю стоит попробовать себя на этой вечеринке, — сказал я и его глаза засияли, — но надо будет тебе послушать то, что я смог насочинять, окей?
— Да, конечно, обязательно! — Томас был очень рад, а я, в свою очередь, решил, что если уж и позориться, то вместе.
Пока мы с Томасом разговаривали, я и не заметил, как неподалеку от нас пара парней под руководством Хлои воздвигли алтарь в ее честь. Конструкция выглядела следующим образом: раскладной походный стол, сверху накрытый розовой скатертью, на которой красовалась надпись “Хлоя #1”, стопка непонятных брошюр, большая коробка со значками и главный незаменимый атрибут этого безумия - блестки.
До меня достаточно медленно доходила суть происходящего, а когда дошла, вокруг Хлои уже было человек десять.
— Это она баллотируется в президенты школы? — не скрывая раздражения спросил я у Томаса.
— Видимо, я сам удивлен, — ответил Томас и кивком позвал меня пойти к Хлое.
Я нехотя встал и поплелся за ним.
Хлоя восседала за столом в центре, а ее подружки по бокам, раздавая всем подходящим по брошюре и значку. Когда очередь дошла до Томаса, Хлоя заметно изменилась в лице. Ее надменный взгляд сменился на более человеческий, возможно, мне так просто показалось, ибо что человеческого могло быть в девушке, похожей на куклу?
— Здорово, что ты решила проявиться себя, — с дрожащим голосом произнес Томас.
Подружки по бокам стали хихикать, Томас заметно занервничал, а я пожалел о том, что мы вообще сюда подошли.
— Кампания для убогих прямо по курсу, вы, столиком ошиблись, — сказала та, что сидела справа и кивнула в сторону Джули, намекая на то, что нам стоит пойти к ней.
— Брось, дай им хоть шанс перестать быть аутсайдерами, — сжалилась Хлоя, смотря на нас уже своим типичным взглядом.
Она протянула Томасу две брошюры и значки, после чего мы пошли на наше прежнее место.
Я сидел и разглядывал этот поганый лист бумаги. Как жаль, что пришлось срубить дерево ради того, чтобы на этой бумажке красовалось лицо Хлои Честерфилд. И что же это за кампания? По сути, просто розовый лист с каракулями, ей-Богу, но, Томасу нравилось, даже очень, отличная вещь для уединения.