Он опустил голову сразу как договорил, закрыл ладонями лицо и просто молчал. Я словно прочувствовал всю его тоску, мы были с ним в одной лодке. Оба не знали, что делать дальше, просто плыли вперед, поддавшись течению жизни. Я сел с ним рядом и обнял, настолько крепко, насколько мог физически, вложив все свое понимание в столь редкие для нас с отцом моменты слабости.
— Я люблю тебя, пап, ты крутой.
— Я тоже тебя люблю, Алекс и поэтому я должен кое-что должен тебе сказать, понимаешь... — но отец так и не договорил, потому что мы с ним отвлеклись на резко открывшуюся дверь.
В комнату вошел Арми, выглядевший словно подбитая ворона. Его некогда аккуратный пучок был растрепан, под глазом уже назревал синяк, а ссадина на губе покрылась корочкой, но это было не самое страшное. Самым страшным мне показался его потерянный взгляд. Драки для Арми были обычным делом, в баре постоянно происходили стычки между пьяными мужиками, которых и приходилось ему разнимать, но, как известно, под градусом сложно контролировать свое тело, поэтому Арми часто прилетало за то, что он просто был под боком, но сейчас он выглядел не так, как всегда, он был другим.
— Так, парни, я пойду, — отец неуклюже поднялся с кровати, а затем потоптался на месте, — доброй вам ночи, — сказал он и вышел.
Арми молча прошел в ванну, а я последовал за ним. Пока он обрабатывал ссадину на губе и мазал фингал под глазом, я стоял в дверном проеме и наблюдал за его действиями через зеркало над раковиной.
— Слушай, чувак, тебе не обязательно стоять тут и.. — он протер рану спиртом, — и пялиться на меня как мамаша, сечешь? — тон его был крайне груб, все в привычной манере, но злее в три раза, а то и во все десять.
— Я просто волнуюсь за тебя, — выпалил я, и только потом уже понял, что звучали мои слова слишком уж сопливо, как сказал бы Арми, но это было правдой, сопливой правдой.
— Правда? — насмешливо спросил он. — Пора бы вам всем уже, мать его, понять, что я кретин по жизни, что не стоит возлагать на меня надежд! — голос его срывался, — я просто, мать его, неуравновешенный, сечешь? — Арми подошел ко мне почти вплотную, меня пугал его взгляд с каждой секундой все сильнее. — Примите уже как факт, что я сторчусь как мать и, дай Бог, помру в каком-нибудь гадюшном притоне с дружками-нариками в двадцать три, вы же ведь все так думаете, да? — Он всхлипнул, посмотрел на меня глазами, полными слез и отвернулся, — просто смиритесь уже, что я паршивая овца в семье. — Почти шепотом произнес Арми и сел на кафель, уперевшись спиной в ванну, трясущимися руками он достал пачку сигарет и закурил.
Как бы не было мне страшно за свое лицо в тот момент, я понимал, что ему нужна была поддержка, поэтому сел рядом с ним.
— Я никогда не считал тебя таким, как ты себя описал, Арми. Знаешь, мне даже обидно за то, что ты себя таким видишь, ведь ты мне как брат, я, действительно, переживаю за тебя, — я начал душераздирающий сопливый диалог, в котором, он, по моему мнению, нуждался в первую очередь. — Ты всегда помогаешь мне, что с алгеброй, что с гитарой, — я улыбнулся, вспомнив о том, как он согласился быть в нашей с Томасом группе, — что с тупейшими затеями по типу сбора группы. Арми, ты один из лучших людей, которых я когда-либо встречал за все свои семнадцать лет на этой чертовой планете, правда, у меня никогда не было братьев или сестер, я не понимал этой привязанности, но сейчас, я понимаю, что за тебя я расшибусь в лепешку, потому что ты, мать его, мой чертов брат, и я тебя люблю, ей-Богу, Арми Моррисон, я тебя люблю.
Арми широко заулыбался, закрывая ладонями красные от слез глаза и уперся лицом прямо мне в плечо.
— Я не плачу, Алекс, нет, парни же не плачут, — сказал он так, словно пытался обмануть сам себя.
— Нет, Арми, парни тоже плачут и в этом нет ничего постыдного.
— Знаешь, есть кое-что, чего я тебе не говорил, — чуть успокоившись начал Арми, — моя мать залетела от отца на выпускном, а потом свалила в Техас с каким-то псевдо ковбоем, а когда тот начал ее периодически избивать, снова вернулась к отцу, будто ничего и не было, а он ее принял, будто ничего и не было. Когда мне было три года, она снова собрала вещи и уехала обратно к тому мудаку, захватив меня с собой. На протяжении четырех лет я видел все ужасы, которые происходят с людьми под кислотой, знал, как оказать матери первую помощь, чтоб копов не вызывать, сечешь? — я промолчал, тогда Арми усмехнулся своим же словам, — конечно же, слава Богу, ты не сечешь в этом, я рад, что ты вырос в нормальной семье, — он похлопал меня по плечу. — В общем, после очередного безумия и драки под какими-то таблетками, этот псевдо ковбой подозвал меня к себе и попросил оголить спину. Я боялся его, в нем было шесть футов роста, примерно столько же, сколько сейчас и во мне, в лысине на его голове можно было увидеть свое отражение, а усища были такими мерзкими и густыми, словно все волосы с его гребаной башки ушли именно туда, — Арми тяжело выдохнул, — я выполнил его просьбу и оголил спину, после чего почувствовал невероятную жгучую боль в районе лопаток, а затем и шеи, я не выдержал и заплакал. Он лишь смеялся, приговаривая "Парни не плачут, щенок ты мерзкий". Поэтому я никогда не даю волю эмоциям, я не хочу, чтобы какой-то ублюдок мог подумать, что мне обидно или больно. Тем же вечером я залез в их заначку, жестяная ржавая банка из-под кофе спасла меня в тот вечер. Когда они спали в обнимку на матрасе, я последний раз взглянул на свою мать и не проронил ни слезинки, вырвал лист из записной книжки матери и убежал из того дома навсегда. На ближайшей заправке я набрал номер Грега Морриса, человека, которого я помнил по самым приятным воспоминаниям из своего детства, моего отца, и все ему рассказал. На украденные деньги я смог вкусно поесть и провести пару часов за игрой в автомат с игрушками, дожидаясь отца и вот с тех пор мы с ним все время вместе.