Мама все эти дни пыталась достучаться до меня. «Надо ходить в школу, все самое важное пропустишь», – говорила она. Ну, а я, конечно же, кивал ей в знак одобрения, а сам стоял на своем. У меня была ужасная антипатия к такому месту, как школа. От одного слова уже становилось неприятно. Ну, думаю, главную роль во всем этом спектакле играл мой ужасный скверный характер и не менее ужасное поведение. Я вечно ворчал, как старый дед, вечно был всем недоволен, мог спокойно послать незнакомца или знакомого куда подальше, не следил за своим лексиконом, ни дня не мог прожить, не выкурив хотя бы одну сигарету, а это в мои шестнадцать-то. Мнение матери и отца, конечно же расходилось. Мама считала, что во всем виноваты они с отцом, что воспитали как-то не так, не углядели где-то и что-то когда-то не проконтролировали. Отец же, считал, что во всем виноваты гормоны и переходный возраст – это, наверное, самая лучшая отмазка для родителей, которым просто хочется закрыть глаза на это все и не думать о том, что это именно они виновники такого поведения их чада. Маму уважал больше, хотя бы за то, что она с легкостью принимала свои ошибки и была готова их исправить.
В не любимой мною школе ситуация была не лучше. Там меня вместе с характером и поведением ненавидела половина учительского состава, кроме учителя искусства, мистера Фрейзера. Он был моего роста, отличного телосложения и легкой сединой на голове. После бесед на уроках, я еще задерживался у него в кабинете, и мы говорили обо всем на свете. Он прекрасно понимал меня, говорил, что я действительно очень умный и талантливый парень, просто ленюсь и не вижу никакого просвета в будущее. Он пытался объяснить мне, что без усилий не будет результата, хотя я это и сам понимал, но возраст брал свое. Мистер Фрейзер не видел во мне того Алекса, которого видели остальные учителя, ученики и даже родители. Этот человек видел во мне только положительные стороны, а отрицательные обосновывал, как этапы взросления, без которых просто невозможно обойтись. Он видел для меня будущее, а я не видел его для себя. Я уже был потерян в столь юном возрасте. Я действительно не знал, кто я такой. Одни говорили одно, а другие – другое. Сколько людей, столько и мнений. Например, Бэтти Саливан – капитан команды поддержки, говорила, что я грубый, невоспитанный хам, лентяй, бездарь, лодырь и еще куча синонимов к этим словам. Можно было подумать, что сама она святая, ей-Богу. Лэйт Уондер - капитан футбольной команды, говорил, что я идиот, ничего не добьюсь в жизни, что футбольная команда мне даже не светит и, что Бекки явно нужно найти друга намного лучше меня, ведь, она вся такая идеальная, а я нет. В этом-то и была проблема. Я её полная противоположность, а противоположности притягиваются, как говорят. Непонятно, кто и когда это сказал, но все привыкли в это верить.
Я почувствовал, что кто-то нарушил мое одиночество. Глазом на спине, скорее всего. Странное дело – несмотря на громкую музыку в наушниках, всё равно почувствовал нарушение моей идиллии.
На пороге стоял мой отец.
— Почему ты не постучал? — я был очень зол, ведь, он нарушил мой покой.
— Дай подумать, может, из-за того, что кто-то глухой? — он сделал явный акцент на последнем слове.
— Извини, я был в наушниках, – я указал на них.
— Там Бекки внизу, может, спустишься или позвать ее сюда?
— Скажи, что я умер.
— Значит, я тебя воскрешу, — в комнату зашла Ребекка.
Отец вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Ребекка взяла стул и села рядом со мной. Мы долго смотрели друг другу в глаза. Затем она заговорила.
— Что происходит? — спросила она медленно и шепотом.
Действительно, что происходит? Куда это все катится?
Я посмотрел на нее, как можно более драматично.
— Я не знаю, — ответил я.
— Ты игнорируешь меня, зачем? Зачем? — спросила она, повысив тон.
Я отвернулся от нее.
— Бекки, просто я думаю, что тебе действительно не стоит дружить со мной, я грубый, надоедливый, хам с глупыми шутками, меня все ненавидят, я худшее, что когда-либо случалось с тобой.