Помещику Вернигоре она дала жабий язык и велела положить его под рубашку жене Катажине — верное средство, чтобы женщина выболтала во сне все свои секреты. Но вот что Катажина рассказала во сне, бабушка не захотела мне сообщить.
Была ещё странная история с одним евреем, который прямо на пороге с достоинством заявил: он, дескать, уроженец Бальтерманца.
Доктор Трулюлю, взмахнув длинными ресницами, смела с него всю благообразность:
— Будете мне тут рассказывать, господин убийца?
И бабушка добавила комментарий: у него аж душа в пятках потемнела.
Кто попытался отговорить меня от похода к бабушкиной подруге, так это ветреный день. По дорогам уже шагала осень. Облако стряхивало дождевые капли, как вылезшая из реки собака.
Бабушка надела две пелерины, одну на другую. Всё-таки на улице было прохладно. Верхняя пелерина переливалась матовым, тусклым блеском старого серебра, как субботний бокал в опустевшем доме. Как выглядела нижняя пелерина, не знаю, врать не буду.
На плечи бабушка накинула шаль, которую связала сама, когда в первый раз стала невестой.
Заколка в волосах больше меня не путала.
Бабушка кашлянула мне в ухо:
— На-ка, возьми корзинку. Пусть я та ещё богачка, но для подруги кое-чего собрала: тарелку криминада, буханку полушёлкового хлеба и баночку настоящего пчелиного мёда.
Подруга жила за стеклодувными мастерскими в домишке из красного кирпича. Нужно было подняться в гору. Деревянные ступени — стёртые, вогнутые, как корыта. Видно, посетители месили в них свои болезни.
Солнечный луч — вена, перерезанная разбросанными вокруг мастерских осколками стекла, падал на латунную табличку с еврейскими буквами: «Мадам доктор Трулюлю».
Но мне не повезло увидеть её живой, чтобы она выгнала из меня бабочек: когда со вздохом отворилась дверь, доктор Трулюлю, вытянувшись, лежала на полу, одетая в праздничную пелерину — наверно, бабушкин подарок. На глазах черепки, и две восковые свечи горят в головах.
— Пши-пши-пши, — прошептали бабушкины побелевшие губы, — это у неё в головах горят две её слепые дочери.
А я подумал:
«Нет, не слепые дочери горят у неё в головах, а два голубя моего друга Липы».
1986
Кира Киралина
Прошлое заблудилось в грядущих днях. Пожалуй, послушаю, что оно может рассказать.
Годы бегут быстрее, чем дни. Но вдруг останавливаются на краю пропасти, чтобы я набросил на них аркан и оттащил их, пока не поздно, пока мой взгляд не разбился вместе с ними.
Мой аркан не даёт им упасть. Я испытываю мучительное наслаждение, переживая тех, кто когда-то жил.
Её называли Кира Киралина, а настоящего имени, наверно, теперь не знает никто. Не было оно вырезано и на её поднявшемся в небо надгробии — дыме из трубы крематория.
Если кто-нибудь из мёртвых помнит её настоящее имя — пусть постучится мне в висок!
Почему её называли Кира Киралина? В нашей скаутской организации она первая прочитала знаменитый роман Панаита Истрати[44]. Она вообще гордилась своей начитанностью и, не переставая, повторяла, как любит героев этого романа. Так это имя к ней и пристало.
Была она сладка как мёд и остра как перец. Но не потому, что перцем торговал её отец, лавочник Мейрем с Трокской улицы. Продавай он хоть селёдку с душком, его дочь была бы такой же. Тоненькой, лёгкой, гибкой, как свежий стебель аира с Зелёного озера.
Девчонки перешёптывались, что наверняка есть в ней какая-то нееврейская кровь. Но это из зависти, что ангел по ошибке (он подумал, это мальчик) при рождении щёлкнул её по носу[45]. Курносый носик Киры Киралины сводил с ума всех мальчишек.
Всех, но не меня. Подумаешь, вздёрнутый нос! И её дерзкая улыбка, которая волной поднималась от кончиков пальцев на ногах до ярко-рыжих локонов, не заставляла меня подплывать к ней поближе, когда мы купались в реке. Может, меня отталкивала её заносчивость: у всех мальчишек от неё голова кругом, а она не любит — никого.
Однако моё равнодушие к Кире Киралине становится всё опаснее. Превращается в скрытую ненависть.
Хочу убежать от Киры Киралины, но не знаю к кому. Хочу убежать от себя — тоже некуда.
И вот происходит одно странное, можно сказать, мистическое событие.
В скаутском походе, шагая по маковым следам последних летних дней, мы добрались вечером до реки Жеймены. Решили заночевать на горе у берега, в бору среди старых и молодых сосен.
44
Панаит Истрати (1884–1935) — французский писатель румынского происхождения, очень популярный в 20-30-е гг. XX в. и переведённый на многие языки. Его роман «Кира Киралина» вышел в 1924 г.
45