В ту ночь я узнал, что ты бежал в Вильно из Слонима; что твой отец — мельник, которому жернова перемололи жизнь. На мельнице за городом ты был его правой рукой. У тебя в голове поселились птички и, пока не случилось несчастье (что за несчастье, я тогда ещё не знал), пели в ней. Теперь ты живёшь недалеко от того самого сугроба, в комнатушке у пекаря. Он не только не берёт с тебя платы, но и сам доплачивает несколько злотых за то, что ты отлично разбираешься в сортах муки, которую грузчики на припорошённых плечах приносят в пекарню.
Лишь через пару недель, когда мы уже перешли на «ты», ты стал разговорчивее. И на вопрос, почему упал в сугроб, ответил:
— Потому что я хочу покончить с жизнью, но не знаю как.
— Хочешь сказать, ты до сих пор ни разу не умирал?
— Не смейся надо мной. Если ты поможешь мне покончить я с жизнью, я этого никогда не забуду.
— Давай-ка, Бера-Лейб, выкладывай свои секреты. Давеча ты сказал: «До несчастья». Что это за несчастье?
— Я влюбился…
— С каких пор влюбиться — это несчастье?
— Её отец ювелир, ему это не нравится. Упёрся как бык: «Сын мельника тебе не пара. Твои чёрные косы скоро побелеют от муки». Она согласилась бежать со мной, но потом всё же предпочла мне отца.
— Кто она, как зовут красавицу, ради которой ты готов принести себя в жертву?
— Её зовут Минда.
— И ты хочешь покончить с собой из-за девушки с таким именем? Если бы так звали хоть принцессу, я бы в неё не влюбился.
— Её губы на вкус как птичье молоко.
Услышав такие слова, я сразу проникся к тебе глубоким уважением.
— Знаешь что, Бера-Лейб, я заколдую её и доставлю прямо сюда, в каморку у пекаря.
— Не знаешь ты её отца.
— Да пусть хоть десять отцов встанут на пути, они меня не остановят. Я напишу этой Минде такое любовное послание, что она тут же растает и прибежит. Ты перепишешь его своей рукой, чтобы она ничего не заподозрила. Но надо, чтобы ты рассказал мне об этой девушке, о вас обоих, о вашей любви. Всё до мельчайших подробностей: как она выглядит, какие украшения носит дочь ювелира, какую еду предпочитает, холодные или тёплые у неё ушки. Тут любая мелочь важна. И ещё я должен знать, делал ли ты ей комплимент, что её губы на вкус как птичье молоко.
— Делал.
— Бера-Лейб, я напишу Минде такое письмо, что оно поднимет её и принесёт сюда, как орёл.
Я сгрёб мысли, как сено граблями, и сочинил послание. Я вложил в него всю свою ревность, всю тоску по другой девушке. Не обошлось в письме и без стихов, которые проклюнулись у меня в голове. И ты, Бера-Лейб, переписал письмо своей рукой, положил в конверт, и оно благополучно добралось до Минды.
Письмо и правда подняло Минду в воздух, как орёл на крыльях. И вот она здесь. Честная девушка не прихватила с собой отцовского золотишка и драгоценных камней. Принесла только свою любовь. Пекарь не возражал, что вы вдвоём поселились у него в каморке.
Даже у самой красивой женщины внутри спрятан скелет. Бывает, что и два скелета. Но надо сказать, когда ты привёл ко мне Минду, чтобы я оценил её красоту, я в душе попросил у девушки прощения, за то что придрался к её имени. Такая девушка способна увлечь не на шутку. Юная, румяная, соблазнительно скромная и дерзкая одновременно.
Когда ты с ней обручился, тебя стало не узнать. Раньше ты был воплощением одиночества, а теперь стал видным мужчиной. И мир за окном тоже переменился: весна с зелёным свадебным балдахином галопом полетела вам навстречу.
Вскоре вы благополучно исчезли. И тайна любовного послания осталась известна только нам двоим. Только нам двоим.
Вскоре после вашего исчезновения я забыл о тебе. От моего города осталось лишь то, что поглотила земля. А я остался свидетелем. И что я делаю? Пишу истории.
У них есть свойство разлетаться по всему свету: их читают и говорят друг другу: «А давайте-ка пригласим автора к нам. Посмотрим на него своими глазами».
И был день, и я приехал в далёкую страну, где людям не лень прийти послушать, что я могу спеть и сказать. И кто же одним из первых горячо меня приветствовал? Ты, Бера-Лейб! Теперь ты стал больше похож на своего отца или деда, но не прошло и мгновения, как я тебя узнал: лицо стало чуть смуглее, но всё же осталось бледным, как головка чеснока.
— Второй раз мне тебя Бог послал. — Твой голос дрожит от радостного волнения, как петушиный крик, встречающий зарю. — Завтра свадьба у нашей младшей дочки. К её имени ты, наверно, не придерёшься. Её зовут Перл. Просто не могу себе представить, чтобы ты был здесь и не пришёл.