– Давно ты здесь? – спросила Дженни, поставив чашку с блюдцем на поднос.
– Два года уже, – погруженная в свои воспоминания, не сразу ответила Ванесса. – Я хотела перевезти Андреа к себе в Нью-Йорк, но врач запретил, объяснил это тем, что она не выдержит переезда. Вот поэтому и приходится торчать здесь, в этом маленьком городишке, в этом полузаброшенном доме. На все сил не хватает, да и времени тоже. Я практически не отхожу от Андреа. Расскажи теперь, как ты жила все эти годы? Почему сбежала из родного дома? Я пыталась выспросить у Андреа причину твоего поступка, но она молчит, ни слова не говорит мне. Кстати, деточка, почему ты приехала одна, где твой муж? – Ванесса проникновенно посмотрела на Дженни, отчего ту даже передернуло. Тягостно сглотнув большой ком, Дженни некоторое время собиралась с духом, мучительно решая, о чем конкретно рассказать Ванессе. «Опустить неприятные моменты из своей жизни или поведать обо всем, как есть?» Прикинув все за и против, она решила: для того чтобы Ванесса поняла истинную причину ее бегства из дома, ей придется рассказать всю правду, ничего не скрывая и не сглаживая ни одного неприятного момента. «Пусть уж лучше Ванесса все узнает от меня, чем от посторонних людей».
Откинувшись на спинку дивана, Дженни закрыла глаза – и первое, что она вспомнила, это дикий страх при появлении в их доме Айка. Рассказывать, почему она сбежала из дома, как попала в Нью-Йорк, как познакомилась с Билли, который принудил её к проституции, было невероятно сложно. Несколько раз Дженни закрывала лицо руками и плакала. Даже спустя много лет ей было ужасно стыдно и больно. Вновь ощутив омерзение, граничащее с помешательством, Дженни поспешила перейти к более приятным воспоминаниям, продолжив рассказ о том, как она познакомилась с Мадлен, как стала работать в центре. Она по-доброму вспомнила о Брендоне, называя его настоящим другом. Ванесса не отрывала взгляда от внучки. Она то и дело охала, сдвигала брови, хваталась за успокоительные лекарства и, с облегчением выдыхая, радостно прижимала руки к груди. Когда очередь дошла до Дэниела, Дженни зажмурилась и несколько минут не могла произнести ни слова.
– Почему ты замолчала? Кто такой этот Дэниел? – осторожно спросила Ванесса.
– Отец ребенка, – тихо ответила Дженни, печально поднимая глаза на Ванессу. Скрывать, кто такой Дэниел, смысла не было. Вытерев краем салфетки выступившие крупными горошинами слезы, Дженни принялась рассказывать историю знакомства с мужчиной, которого до сих пор была не в силах забыть, который, несмотря на жестокое предательство, все же продолжал её волновать.
– О боже! Девочка ты моя несчастная, сколько же испытаний и горестей выпало на твою долю! Как печально, что вы расстались, как печально, что нельзя вернуть время вспять. Конечно, не мне судить, но, по-моему, вы оба были неправы. Мне очень жаль, что все это время мы были с тобой вдалеке друг от друга и в то же время очень близко. Если бы я знала, что ты живешь в Нью-Йорке, я обязательно помогла бы тебе. Я живу в западной части Манхэттена – в Гринвич-Виллидж, на Гроув-стрит. Как я люблю это место! Оно такое уютное, такое тихое. Представляешь: местные продавцы знают всех нас, старых жителей этого района, по именам! Сначала меня это удивляло и настораживало, а потом я привыкла. Напротив моего дома находится самое замечательное кафе в мире! Там продают самые вкусные, самые потрясающие пирожные от Магнолии Бейкери. Ты знаешь, я объездила много стран – и, уж поверь мне на слово, где бы я ни покупала для сравнения пирожные, лучше, чем у Магнолии, нигде нет!
«Ванесса рассказывает это с таким азартом, как будто она рекламный агент, продвигающий свой товар!» – подумала Дженни, с нежностью глядя на Ванессу.
– У нас вообще очень много уютных кафе. Я специально хожу туда, занимаю свое местечко и наблюдаю за приходящими туда молодыми девушками и юношами и, ты знаешь, даже набираюсь сил и бодрости, когда вижу, как они радуются жизни, смеются, как они влюблены. Они вдохновляют меня! Ой, Дженни, я совсем заболтала тебя, извини, дорогая, что отвлеклась. Так что ты теперь намерена делать? – спросила Ванесса.