«Пираты» загоготали: их чрезвычайно смешило непонятное выражение. А может, Они к тому же и льстили своему адмиралу? Я заметила — его это вдохновляло.
Дождь прекратился. Брызнули с неба яркие лучи солнца. Все стали выходить из-под навеса. Кто-то крикнул:
— Смотрите, смотрите!
Мы выскочили наружу. Ослепительно яркая, необычайно широкая радуга опоясала небо. Мы сбежали к воде. Встревоженные черепашки, загребая толстенькими лапками воду, поплыли в глубину. Сердце захлестнула нежность: ах вы, крохотули зелененькие! Да кто вас обидит, белковые тела?
— Счастье, конечно, в том, чтобы делать добро, — заметила Надя.
— Ты о ком? — спросил со Роберт.
— О настоящих людях.
— Вера — великая вещь, — сказал Роберт.
— А где живет эта Верочка? — спросил Робинзон и захохотал — он был в восторге от своей шутки.
— Молчи! — оборвал его Абу. — Мой отец за эту веру кандалы в Сибири носил.
Все мы придвинулись к Абу.
— Ваш отец?
— Да. Он в стачках участвовал.
— А где он теперь?
— Работает. Прокладывает на границе с Ираном шоссейную дорогу.
— Он вам, наверное, многое про революцию рассказывал.
— Да.
— А у нас в подвале флигеля революционер скрывался, — сказала я.
«Пираты» переглянулись.
— Думаете, у нас на Воронцове революционеров не было? А дядя Вартан?
— Какой дядя Вартан?
— Мой дядя в молодости грозой Воронцова был, — сказал Робинзон. — Все моего дядю боялись. А он песни пел. Полиция дрожала, жандармы дрожали, а он песни цел.
— В этом и выражалась революционность?
— Подожди, Игорь. Ты очень много говорил.
— Ну ладно, дальше, дальше, — приказал Абу.
— А дальше дядя Вартан в подпольном комитете был. Революционеров прятал, листовки на кожевенный завод проносил. Когда он про те времена рассказывает, дрожь по телу пробегает.
— А про Нахаловку он рассказывал?
— Как паровоз завалили, рассказывал.
Мы с Надей переглянулись.
— А можно с вашим дядей познакомиться?
— Вах, конечно, хоть сейчас. Дяде моему за шестьдесят. А все ноет. Как запел в прошлом веке, так и не умолкает. Только ночью молчит — спит.
— А где он живет?
— Воронцовский мост знаете? Сейчас это мост Карла Маркса…
— Пойдем товарищам навстречу, — веско проговорил Абу и оглядел своих ребят. Они сразу приосанились, стали прокашливаться и расправлять плечи. — Заедем как-нибудь за ними и отвезем их к Вартану. Есть?
Мы объяснили, как к нам добраться, договорились о встрече в двенадцать ноль-ноль.
Возвращались в город с песнями. В этом «пираты» далеко превзошли наших «философов». Они пели как настоящие южане — в четыре голоса. Потом не выдержали, снова затянули хрипло, бесшабашно:
Они отделились от нас у Дома специалистов и, повернув на набережную, еще долго махали на прощанье.
На следующий день ровно в двенадцать ноль-ноль они уже стояли против нашего дома у сквера и, насвистывая, нетерпеливо поглядывали на наши окна. Их было восемь.
Нас тоже было восемь. Сели в трамвай, поехали. От Молоканского базара довольно долго шли пешком, и вот маленькая, узенькая улочка. В одном тесном дворике сидел у дверей полуподвала дядя Робинзона. Ни на минуту не прерывая работу — он шил обувь, — кивнул нам, садитесь, мол. Сели на ступеньки каменной, ведущей в полуподвал лестницы. Дядя Вартан, разгладив огромные пышные усы, без всяких предисловий неторопливо начал:
— Жил надо мной в бельэтаже богач. В старые времена это было. Я внизу сапожничаю, он наверху деньги копит. Жили так, жили. Потом он думать стал: «Вах! Этот бедняк сапожник все время песни поет, а я, такой богатый человек, молчу. Почему?» Зло взяло богача. Решил он рот мне заткнуть. Насыпал в мешочек золота и спустил его на веревочке перед моим большим носом.
Нос у дяди Вартана был действительно под стать его усам — мы рассмеялись.
— Да-а-а, — доверительно усмехнулся рассказчик. — Ну я, конечно, сначала обомлел. Взял золото и… петь перестал. Как появилось у меня золото, я об одном только и думал: куда его понадежнее спрятать. Думал, думал… Под сундук засуну, вах, думаю, придут воры, найдут. В землю зарою, вах, думаю, соседи подсмотрели, отроют, заберут. Днем не ем, ночью не сплю, работа из рук валится, похудел, высох. Ииииэх! Взял однажды, размахнулся и забросил мешок с золотом обратно в окно к богачу: «Продолжай над ним дрожать, погибай от жадности!» А сам сел за работу и песню запел. Легко на душе стало, свет увидел, радость жизни почувствовал. Иииэх! Опять человеком стал.