И еще удивила меня одна старинная фотография. Тетушки, чтобы скрасить наше грустное пребывание в Рязани, развлекали маму воспоминаниями о далеких днях детства и юности. Мы перелистывали семейный альбом, и тетя Зина показала нам с Колей пожелтевшую от времени фотографию на твердом, как фанера, картоне. Это был наш прадед. Смуглый, с диковатыми продолговатыми глазами. И почему-то в высокой каракулевой папахе.
— А что у него за шапка?
— Он был родом с Кавказа. Не то дагестанец, не то лезгин.
— А что он делал?
— Он был учителем-правдолюбцем, царство ему небесное. Перешел в христианскую веру, уже будучи взрослым человеком. И заставил перейти в нашу веру свою жену. Уж как они попали в Рязань, и не знаю. От них и пошел наш род.
Мамины сестры играли на пианино и пели в два голоса. Каждый день я с нетерпением ожидала вечера, чтобы послушать домашний концерт. Рязань мне нравилась все больше и больше, но какие там были мальчишки! Едва лишь они узнали, что Тифлис в десять раз больше Рязани, они поколотили нас. Мы с Колей бежали к дому во все лопатки под дружное улюлюканье победителей. А потом они еще и разгуливали вдоль палисадника, предлагая выйти на минутку. Мы, конечно, не вышли. Коля, пожаловался тете Зине.
— Не надо было хвастаться.
— Но это же так и есть!
— Не с этого нужно было начинать разговор.
— Откуда я знал?
— Теперь знай.
Не прошло и педели, приехал папа. Как мы обрадовались. Мама даже поцеловала его, чего раньше никогда при других не делала.
Возвращение из Рязани было куда веселее, чем поездка туда. А когда прибыли в Тифлис, мама, к моему великому удивлению, сразу захотела жить и Мухатгверды. Там мы поселились в папиной комнате с окном в сторону бугра, за которым в то лето строились новые птичники. Спали на топчанах, сколоченных из необтесанных досок. Мама помогала поварихе в столовой, а в остальное время вышивала. Радуясь ее хорошему настроению, папа просто сиял. Он исчезал на полдня и появлялся перед нами внезапно. Сообщал последние новости: получили шесть лошадей; завтра приедет из Тифлиса бригада деповских рабочих, будут оборудовать кузницу; каждый день отвозит телега в деповскую столовую пять бидонов молока, много яиц и кур; депо премировало рабочих Мухатгверды грамотой за хорошую работу, и постановили: корчевать в свободное от работы время лес на взгорьях. Тогда можно будет и посевные участки увеличить, и сад новый разбить.
К концу лета привез отец из совхоза еще одно радостное известие: получили коров хевсурок. Молоко у них вкусное, жирное, и они неприхотливы. Будут лазить по горам в поисках корма, забот с ними мало. Была у него только одна, но большая забота: состояние охраны совхоза.
Новые товарищи
В те годы было очень трудно с керосином. В быту керосин был совершенно необходим. На электростанции часто случались поломки, и керосиновые лампы выручали нас. Керосинками обогревались, на них готовили пищу, керосином истребляли клопов, смазывали скрипучие двери, лечились от ревматизма и ангины. Это была какая-то керосиновая эпоха в нашей жизни. И чтобы запастись керосином на педелю, нужно было простаивать в очереди по два-три дня. Керосин покупали по двадцать и по сорок литров. Это означало, что тем, кто стоял в хвосте очереди, керосин не доставался. Они только передвигали свои бидоны ближе к дверям склада и ждали следующего подвоза. Дежурства у склада велись круглосуточно. На ночь бидоны на улице не оставляли, а клали вместо них камни, вывороченные из мостовой. А на заре будили детей, и мы, подменив камни бидонами, околачивались в очереди весь день. Наконец цистерна с керосином приезжала, — это случалось обычно в послеобеденное время, — керосин переливался через шланг в металлический бассейн склада, расположенного в подвале одноэтажного дома, прибегало множество людей, появлялись охотники прорваться без очереди, поднимался крик, гвалт, гремели передвигаемые бидоны, начиналась давка у входа в склад, и становилось не до разговоров, которые велись тут до прибытия цистерны.
А разговоры нам правились. Представьте себе неширокую, замощенную булыжником улицу. Вдоль одноэтажных домиков и покосившихся заборов с различными надписями типа «Вахтошка дурак», «Лена+Витя» и тому подобное выстроились разнообразные посудины, в которые набирают керосин. А на обочинах тротуара сидят домохозяйки, все в домашних, туго перевязанных поясами халатах, в шлепанцах на босу ногу и с вязанием или вышиванием в руках. Говорят без остановки и обо всем.