— Мой папа добрый, — прошептала я.
Люся промолчала.
— А твой папа какой?
— Не знаю.
— А где он?
Она пожала плечами.
— Потом я организовал интернат для детей Рязанщины, потом такой же интернат под Николаевом — в селе Трикраты.
— Как просто: организовал! — перебила мама. — А ты расскажи, что мы пережили в те годы?
— Все переживали, — вздохнул папа.
— А нельзя твоего папу найти? — спросила я Люсю.
— Мама сказала: сам он когда-нибудь вернется.
— А хочешь, будем жить вместе?
— В одной комнате?
— Да. Мама, можно мы ляжем спать в одной комнате?
Мама в это время рассказывала, как папу хотели расстрелять махновцы, и ответила мне тем же тоном, каким ругала Махно:
— Молчать!
Люся оробела. Она еще не знала мою маму.
— Разреши, пожалуйста, нам спать вместе, — заканючила я, — мы не будем разговаривать, сразу заснем…
— Ни в коем случае! И вообще, как ты смеешь перебивать старших?
Мама взяла меня за руку и повела в бабушкину комнату. Тетя Адель повела Люсю к себе.
Наши заботы
Утром заболело горло. Дядя Эмиль осмотрел меня, определил ангину.
Мама велела мне остаться в постели, дала альбом и карандаши и ушла вместе с папой по делам. Дверь в комнату дяди и тети была открыта на обе стороны, тетя Тамара приветливо улыбалась мне. Я ей тоже улыбнулась и стала рисовать Мимишку. Потом нарисовала индюка. Был у нас такой в Трикратах. Сопя как огонь, поджидал нас, детей, за каждым углом и клевал. Я его боялась, как если бы за мной гонялся страус или же какое-то другое пернатое чудовище, А мой двоюродный брат Левка — сын тети Адели подкараулил однажды того индюка и так отлупил, что потом тот индюк клевал только своих индюшек, а нас оставил в покое.
Потосковав о Трикратах, я начала с интересом наблюдать за дядей и тетей. Дядя Эмиль все время усердно роется в многочисленных ящиках шкафа и письменного стола. Так удивительно: на шкафу бабушкина статуэтка божьей матери — Нотрдам. Руки ее сложены под грудью, глаза с мольбой подняты к потолку. А внизу с точно такими же продолговато-голубыми глазами, но с совершенно иным выражением лица озабоченно топчется дядя: шаг к столу, снова к шкафу, опять к столу и еще раз к шкафу. Скрипят ящики. И каждый раз он отпирает и запирает их. Ключи звенят, звенят… Что он так подолгу разглядывает и ощупывает? Что так бережно переносит из одного ящика в другой?
Вот утомился. Сел в качалку. Связку ключей на тонкой серебряной цепочке положил перед собой на стол.
А у тети Тамары свои заботы. Она ходит, шаркая шлепанцами, по комнате, то разгладит сморщившуюся накидку на подушке, то сдует пылинку с письменного стола. И нет-нет да и взглянет на розовеющую конфорку стенной печи.
— Ой, почему дрова трещат?
Дядя молчит. Взял ключи, перебирает их как четки.
— А вдруг печь взорвется, ой, мама!
Дядя тихо раскачивается в качалке. Протянул руку, взял с ломберного столика балалайку. Вот первые, удивительно тихие и мелодичные звуки. Тишина. Опять несколько тактов и… льется будто из далекой дали ручеек мелодии… На белом продолговатом лице дяди блуждает улыбка, глаза прищуриваются. Он тяжело вздыхает и неожиданно бесцветным, равнодушным голосом произносит, скучно растягивая слова:
— Та-амик, дай, пожалуйста, пи-п-ить…
Вода рядом с ним, на столе, только руку протянуть, но он терпеливо ждет, пока жена подойдет и, осторожно подняв графин с белой скатерти, нальет воду и на блюдечке подаст ему в руки. Пока я рисовала, он три раза пил таким образом. И каждый раз, если она недоливала стакан, укоризненно качал головой, а если переливала, хмурился. И она виновато улыбалась. «Почему она так улыбается? — думала я. — Боится она его, что ли? А у нас в семье кто кого боится? Ну конечно же все мы: и я, и папа, и Коля — боимся маму. Не захотела она взять из Трикрат Мимишку, и не взяли… А что делает сейчас Мимишка?.. Наверно, играет с Ванькой. В деревне его в шутку называли моим женихом. А Катя, его старшая сестра, сказала: „А що? Вырастете и поженитесь“». С того момента я стала защищать его даже от мальчишек. Как он любил Мимишку — в морду целовал. А почему в этом дворе нет собаки?
— Тетя Тамара, вы любите собак?
— Да, — поспешно отозвалась она.
— А почему у вас нет собаки?
Она пожала плечами. «Хорошая», — подумала про нее я.
— Тетя Тамара, вы кто?
Она положила суконку на стул, вошла в мою комнату:
— Я жена твоего дяди.