— Этим крошечным бокалом, — заранее торжествуя, с хитрецой улыбнулся он, — пью с огромным чувством за… нашу победу!
— Да здравствует победа! — подхватил Эвгени.
— Да здравствует! — подтвердил дедушка Михо.
Они чокнулись, с расстановкой, смакуя, выпили. Обмакнули цыцмату в соль, оторвали по кусочку перца, покрошили в лобио. Ели молча.
— И во рту горит, и в душе горит, — сказал через некоторое время Эвгени.
Усмехнулись. Неторопливо закусывали и изредка лукаво переглядывались.
И как же я удивилась, когда дядя Эвгени, наполнив стаканы, поднял тост за моего отца. Дядя Резо погладил меня по голове, и оба наперебой начали рассказывать дедушке Михо о вчерашнем собрании.
— Вах, вах, вах, что было! — схватился за голову дядя Резо, вскочил, снова сел.
— Погоди, я расскажу, — сдержанно сказал дядя Эвгени и сам загорелся: — Вах, тесть дорогой, что было!
— Ну говори, говори! — с нетерпением вскрикнул дядя Резо.
— Собрание было, деповское. Стали объявлять повестку дня — и вдруг «Вопрос о неудовлетворительной работе подсобного пригородного хозяйства Мухатгверды».
— Сволочи, — с чувством произнес дядя Резо.
— Понимаешь, тесть, — продолжал Эвгени, — ведь совсем недавно мы дали совхозу грамоту от всего нашего коллектива. Ведь что раньше было? В прошлом году жрать нечего было в нашей столовой. Из дома еду носили в узелочках, как при Николае. А теперь?.. Столовая как кафе, как ресторан! Потому мы и удивились: в чем же выражается неудовлетворительная работа? Интересно, кому мешает, что мы обедаем как люди?.. Сидим, ждем, что дальше будет. Мы же… Да что говорить? Николашку с лица земли стерли, а что, с мелочью этой не справимся? У-у, аферисты!.. Ладно, думаем, а ну, интересно, кто же критиковать работу нашего Эрнеста будет? За что критиковать? Смотрим: встает представитель из управления. Знаете кто? — дядя Резо усмехнулся.
— Во дворе у Эрнеста живет, под самым его носом, — быстро пояснил Эвгени. — Циала, знаешь кто? Гжевский.
— О-хо-хо! — с презрением скривилась она. — Его жена тоже такая метичара[38], начальницу из себя строит.
— Вот-вот. Встает этот Гжевский и начинает всякую ерунду молоть. Явно не по существу. Корова одна в Мухатгверды со скалы сорвалась, это, мол, по вине директора. Он подстроил падение, чтобы мясо в столовую доставить и грамоту получить. Деревья бывший помещик вырубил фруктовые, чтобы совхозу Они не достались, так Гжевский и это использовал. Сказал, почему, мол, директор не укараулил? А потом ее отец, — Эвгени указал на меня, — выступил. Говорит: «Прежде чем ответить, хочу задать вопрос — кто внес в повестку сегодняшнего собрания вопрос о работе совхоза?» Председатель замялся, почему-то не хотел говорить. А наш кузнец Ило, он в президиуме был, возмутился: «Почему скрываете? Давайте все начистоту! Мы же дело делаем, а не личные счеты сводим. Вопрос этот внес член парткома Сухиашвили».
— Вах, дорогой Михо, знаете, что после этого Эрнест собранию рассказал? Он спокойненько и с юмором описал нам, как на прошлой педеле, вот в такой же пригожий день, в совхоз пожаловал член парткома Сухиашвили и ему, как на грех, очень приглянулись курочки.
— Молоденькие, да? — серьезно подсказал дедушка А Михо.
— Да, беленькие, жирненькие.
— Маладец, вкус неплохой!
Все рассмеялись.
— И яички приглянулись, и сливочное масло по душе пришлось. В общем, он сказал: «Дай мне это, а то с работы полететь можешь».
— «Чио, чио, чиорао…»? [39]
— Вот именно. Эрнест весь разговор с Сухиашвили воспроизвел в точности. А Сухиашвили чуть не провалился на том месте, покраснел, побледнел, начал орать на Эрнеста. Гжевский тоже заорал. Тогда мы как гаркнули, аж стекла зазвенели. Сухиашвили убежал с собрания, а Гжевский — змеиная душа — стал поддакивать нам, будто он тоже за Эрнеста.
— Нашу правду не трогай, не те времена.
— Так я и крикнул им, сразу заткнулись.
— А как эти выскочки в глаза людям смотреть будут? — спросила Циала. — Вай, вай, опозорились как!
— Я бы на их месте ушел с железной дороги. — Эвгени вылил в стаканы все вино. — Бессовестные.
— Теперь мстить будут, — вздохнул дедушка Михо. — У таких совесть давно потеряна.
— А что они могут? — дядя Резо опять загорячился. — Мы их из партии выгоним, за вымогательство! Да мы нашего… — Он посмотрел на меня, и, наверно, лицо у меня было не очень веселое, потому что он сразу начал утешать: — Ничего. У твоего отца, Ира, много друзей. Мы знаешь как живем: один за всех, все за одного. Поняла?